Моей особой гордостью было устройство самовозгорающихся светильников, которые я расставил вокруг всей кукольной группы. Я соединил подсвечники льняной нитью, которую предусмотрительно пропитал маслом. Эта нить была подобна узкому мостику, по которому огонь перебегал от одного свечного фитиля к следующему, оставляя за собой полукруг из огненных лепестков. Мне не один час пришлось повозиться, чтобы выбрать подходящую длину нити, при которой она не сгорала бы слишком быстро или, наоборот, замедленным тлением не грозила бы пожаром. Зрелище в результате получилось завораживающим. За тонкой пергаментной ширмой, которую я установил вокруг импровизированной сцены, один за другим вспыхивали крошечные факелы, наполняя евангельский сюжет золотистым светом. Лица проступали постепенно, сначала озабоченный хмурый Иосиф, затем приплясывающие от нетерпения дети, полные благоговения узкие темные лица мудрецов и наконец, когда загоралась последняя свеча, звезда Вифлеема озаряла счастливую мать. Прозрачные тени танцевали на кукольных лицах, придавая им почти чувственную подвижность, а ягоды остролиста в неувядающей листве горели, будто сорвавшиеся со лба праведника капли крови.
Теперь оставалось только ждать. Как всегда, герцогиня постаралась сделать так, чтобы я до последней минуты не был уверен, состоится наша встреча или нет. Все может быть напрасно. Я лишен предвкушения праздника. Убеждаю себя, мастерю, а сомнение гложет и мучит.
Но тревожусь я напрасно. Когда отец Бенедикт, монах из аббатства Руаомон, отслужил утреннюю мессу в часовне, слышится грохот колес. Вошедший Любен объявляет, что Мария со своей нянькой прибыли.
У моей девочки лицо почти суровое. Она не срывается с места и не бежит мне навстречу, а делает осторожный шаг. Это не признак обиды или отчуждения. Она всего лишь подыгрывает мне. Я только что сам закутался в плащ безучастия. На нас смотрят, нас изучают. А мы учимся притворяться. Сначала я научил свою дочь скрывать боль, теперь я учу ее скрывать радость.
Несколько месяцев назад, в одну из наших предшествующих встреч, герцогиня вернулась раньше времени и стала свидетельницей нашей дурашливой безмятежности. Мы слишком шумно радовались и даже затеяли беготню вокруг пустых бочек, выгруженных посреди двора. Ее высочество сочла это за непозволительное превышение отпущенной на мою долю радости, и меня в очередной раз наказали недельным пребыванием в oubliette67. А затем последовала долгая мучительная неопределенность, в которой так ловко перемещается и действует герцогиня, когда мне остается только гадать, увижу ли я свою дочь в отпущенное мне земное время, или мне придется довольствоваться воображением. Она вернула мне надежду только после долгого методичного глумления, когда, исчерпав весь свой инквизиторский пыл, обратила меня в бесчувственный обрубок. Встревоженная моей неподатливостью, она наконец отступила, а я усвоил плохо выученный урок.