Он где-то раздобыл трех марионеток и часами, с удивительным упорством, совершенствовал свой навык управляться с ними, с куклами на нитках. Он учился с тем же самозабвением, с тем же порывом, как когда-то учился играть на скрипке. И вновь его прилежание и увлеченность рождали в ней двоякое чувство. То, что он, невзирая ни на что, преодолев тоску и отчаяние, продолжает учиться, познавая это новое, эта его неуспокоенность, в которой проглядывает безусловная любовь к жизни и жажда самосовершенствования, вызывала у нее восхищение. Она уже не подавляла это чувство. Напротив, это чувство являлось свидетельством того, что ее странный избранник, не обладая ни именем, ни достойным происхождением, ни славой, ни богатством, все же намного превосходит тех, кто самим фактом рождения одарен сверх меры. Что он истинный победитель, одержавший победу не над кучкой затравленных гугенотов или изголодавшихся испанцев, залив кровью детей и женщин мостовые города, а над врагом, гораздо более могущественным, неуловимым, он одержал победу над самим дьяволом. Он одолел ту часть самого себя, что была некогда поражена сатанинским ядом. Ему было так просто поддаться на эти дьявольские уговоры, медоточивые, утешительные, чтобы избежать всех ран и увечий. А он с легкостью их отверг и теперь беззаботно улыбается, почти по-детски, распутывая нити своенравных кукол. А второе чувство, изначальное, было уже ей знакомо и даже привычно – зависть. Ей даже не пришлось спрашивать себя – почему. Опять ктото другой, не она. И даже не кто-то, а что-то.
* * *
Моя ценность подтверждается крупным вознаграждением: Мария остается со мной на Рождество. Девочка проводит со мной около суток, пока ее высочество отбывает родственную повинность при дворе. Это ее первая поездка в Париж после визита Жанет, и я поневоле вновь ожидаю незваную гостью. Даже Мария не отвлекает меня от крамольных мыслей. Когда мы спускаемся в парк и бродим по тропинкам в поисках остролиста, я то и дело прислушиваюсь. Все еще ожидаю размеренного барабанного боя, с каким самозваная принцесса д’Анжу уже дважды вторгалась в мою жизнь. Как благородный и самонадеянный военачальник, она оповестила о своем приближении победоносным маршем. Ее плащ алого бархата, подбитый лисьим мехом, развевался подобно знамени. Она не скрывалась и как будто бросала вызов. Весело и опасно. Как же ей, наверное, нравилась эта игра. Игра, и больше ничего. Мой рассудок, осмелев, беспрестанно твердит мне об этом. Но я все равно оглядываюсь, надеясь уловить скользящую тень. Что она выдумает на этот раз?