А вот в горле пересохло, пить очень хотелось, о чем я и сказала:

— Дай попить.

Лев послушно поднялся, шагнул к столу. Я слышала, как Майский открывает бутылку кваса, как напиток зазывно пенится и наливается в кружку. Потом Майский сел обратно и протянул мне налитое. Поднявшись на локтях, я попробовала сесть. Кружиться мир прекратил, и я, откинувшись на спину дивана, с наслаждением осушила кружку с квасом, затем, не глядя, вытянула руку, возвращая пустую ёмкость Майскому:

— Спасибо. — Он забрал кружку, опять встал и подошёл к столу. Налил ещё кваса и, стоя ко мне боком, принялся пить сам. И он по-прежнему был голым, и его главная мышца по-прежнему была пусть уже и не такая возбужденная, но все равно выдающаяся.

— Может, ты все-таки оденешься? — нахмурилась я.

— А я тебя смущаю? — изобразил он удивление.

— Есть немного.

— Ты не впервые видишь меня без одежды, — фыркнул Лев. — И вроде бы раньше ты не смущалась…

— Я всегда смущалась, — открыла я ему свою маленькую тайну. — Просто под маской ты этого не видел.

Майский улыбнулся:

— Зато чувствовал, — ответил он. — Ты, между прочим, мягко говоря, тоже не одета… — Лев провёл по моему телу взглядом, а потом заботливо спросил: — Ты, кстати, как себя чувствуешь?

— Лучше.

И вот тут ко мне неожиданно вернулись все чувства. И хоть они и касались моей наготы, но по-другому — я вспомнила, что где-то там, за пределами бани, находятся родители. Поднявшись с места, я посмотрела в сторону входной двери, а Лев, догадавшись, что я там высматриваю, поведал:

— Дверь я закрыл.

Я облегченно выдохнула и села обратно. Дашка, а почему ты ее, эту дверь, заходя, не закрыла?.. Да я никогда ее не закрывала! У нас не принято, мама просила никогда не закрываться, так как всегда боялась, что кому-то там может стать плохо. И именно поэтому в самой парилке замка вообще никогда не было… Н-да, и вот сегодня плохо стало мне. В первый раз, между прочим.