Малыш резвился по ночам и отсыпался днем. Иногда он икал, и живот мой ходил ходуном, словно мяч в руках озорника. Окна в нашей квартире не закрывались ни на миг, и в крещенский мороз на Алису с Антоном было жалко смотреть. По вечерам мы гуляли по парку, строили планы на будущее и, запрокинув головы, ловили падающий снег. По Леночкиной команде я колола себя в живот, сдавала анализы и свято блюла режим питания.
Родня вокруг меня водила хоровод, угодливые преданные лица сопровождали каждый мой шаг. Чем ближе подходил момент истины, тем заботливей становился Антон. Живот вовсю тянуло вниз — малыш уже страстно мечтал появиться на свет. Его состояние передалось и мне — уже не терпелось поднять его на руки, прижать к себе, заглянуть в эти синие глазки. Зося, мой верный товарищ и лечащий врач, получив очередной пинок, перебиралась с живота на грудь, включала песенку о том, что все будет
— Когда рожаем? — Леночка задумчиво смотрела в календарь.
— Уже пора?
— Давай-ка в среду — моя бригада будет на дежурстве.
— Хотите стимулировать?
— Так будет удобнее. И срок у тебя подходящий.
— В котором часу приходить?
— Подходи к семи. Уколем в восемь, а к утру родишь.
После разговора с Леночкой я вернулась домой и перегладила пеленки, потом взялась за распашонки, а когда гладить стало нечего, поплелась на кухню готовить обед. Антон привез Алису из школы, прошел на кухню, сел за стол:
— Налей-ка чайку.
— Может, поешь?
— Пока не хочу, — он помолчал, дождался чая, отпил из кружки, снова помолчал, — Как самочувствие?
— В среду рожаем.
— Я тоже?
— А ты собрался соскочить?
— Могу поучаствовать, если допустят.