— Прости. — Раздался ответ. — Так вышло.

Я сделала осторожный шаг. Еще один. Тапочки смягчали мои шаги по деревянному полу, выкрашенному в грязно-рыжий цвет и застеленному цветными вязаными ковриками. Их трудно было не узнать. Мама вязала такие когда-то. Продавала на рынке, чтобы заработать нам на еду.

— Проси прощения у матери. Не у меня. — Теперь голос брата уже дрогнул. — Да, я рос без отца. Но Маша. Она же — девочка. Лучше бы ты о ней подумал.

Я подошла ближе. Пашка сидел на стуле возле кровати, на которой лежал худой, бледно-желтый, старик, чье тело было накрыто тонким одеялом. Его руки лежали вдоль постели, как две сухие плети. Тонкие губы дрожали, глаза слезились. И мне с трудом удалось узнать в этом мужчине своего отца.

Дыхание тут же перехватило, пульс участился еще сильнее.

— Мне тогда были важны другие вещи. Я просто был глуп. — Видно было, что лежащему трудно даются любые слова, не только эти. — Жизнь… сложная штука. Не все получается, как хочешь. Видишь, мне все вернулось.

Вдруг в коридоре показался мамин силуэт. Она вышла из кухни. Такая маленькая, хрупкая и тоже, будто состарившаяся в миг. Увидела меня и замерла. Теперь мы с ней стояли и смотрели друг на друга. Она, явно напуганная и взволнованная, и я, шокированная всем увиденным.

— Это твой выбор. — Вздохнул Пашка. И мы, не решаясь войти, чтобы не помешать, теперь вместе смотрели на него. — Ты сам выбирал. Жить или существовать. Ты забрал у нас детство. — Брат замолк на пару секунд, затем выпрямился и продолжил. — Но я могу сказать тебе спасибо. За то, что благодаря тебе осознал многие вещи, стал сильнее, тверже. — Он указал рукой на больного. — Посмотри, в кого ты превратился. Неужели, нельзя было сделать над собой усилие и вернуться? Осознать, понять, что важнее? Что там было такого важного, чтобы не хотеть видеть своих детей? Женщины? Водка? И где они теперь? — Пашка нервно потёр ладонями свои колени. — Посмотри, как мать тебя любит. Возится с тобой. Другая бы давно плюнула.

— Я вашу маму люблю и всегда любил. — Человек на кровати задрожал, пытаясь приподняться, но тут же без сил опустился на подушки. Даже на расстоянии были видны мелкие капельки пота, проступившие на его лбу. — Прости уже меня, сынок!

— Давно простил. — Брат сложил руки на груди и упер подбородок кулаком. — Иначе бы не пришел. Я уже десять лет живу с этим. А время… оно же вроде как лечит. — Покачал головой. — Всю оставшуюся жизнь у меня перед глазами будет стоять твой пример.

— Я слишком поздно все осознал, — прохрипел мужчина.

— Ты в свои годы мог быть здоровым мужиком. А теперь посмотри, на кого ты похож. — Брат схватился за голову. — Что-то еще можно сделать? Операцию? Нет? — Он раскинул руки, как-то беспомощно и непонимающе. — Что, просто сидеть и вот так ждать конца?