* * *

(В а н е с с а)

— Ну, ты хоть счастлива с ним? С этим твоим… Серебровым?

— Он отец моего ребенка. А Федьке нужен… родной отец.

Виновато опустил очи Рогожин. Но еще мгновение — и вдруг резво взор на меня, выстрелом, требованием:

— Ты не ответила. Ты с ним счастлива?

— Я ответила, — гаркнула раздраженно. Спрятала взгляд. — Счастье сына мне важнее.

— Но ты же живой человек! Счастье-то, конечно, счастьем. Но… и что теперь? Заживо хоронить себя?

— Федь, не начинай! — гневно, отворачиваюсь.

Я сама… сама едва смирилась со всем этим. А ты… старую рану, да с таким усердием.

— Ну, смотри вот, — внезапно бодро затараторил, привстав (вытащил из-под меня свою руку; облокотился на подушку, подперев голову). Невольно поддаюсь: глаза в глаза со своим Истязателем. — Мы вот с Мазуром в этом месяце планируем еще один магазин открывать. На Киевском, Московском — мебельные, на Ленина — фурнитура — это наши точки. По сути, если перестать фанатично всё обратно вкладывать в бизнес, то я вполне, ну, это, конечно, если верить слухам, сколько твой зарабатывает, то смог бы потягаться с ним, с Серебровым в доходах.

— Да причем тут доходы?! — взбешенно; зажмурилась я от боли.

Не понимает, не понимает он меня!

— Федька… — отчаянно.

— Да че ты? Я че, наивный идиот? — не менее с напором отозвался и Рогожин. — В шалаше только в книжках с милым рай. А я реально на вещи смотрю. И всё для этого стараюсь сделать. Чего зажмурилась? — слышу, сквозь печаль смеется. Приблизился. Носом своим задел мой. Обжигает губы дыханием. Но еще мгновение моего безучастия — и резво отстраняется. Давая больше мне свободы для вдохов, давая возможность не сгореть дотла от чувств.

— Что я, неправду говорю? — неожиданно продолжил. — Без квартиры, без нормальной зарплаты… на**й я тебе такой нужен? Тебе и Малому? Но если всё выгорит, получится, как задумал, как хочу… Ты уйдешь ко мне? С Федькой, естественно.

Окоченела я в ужасе, осознавая все сказанное.

Жуткие, разрывные мгновения тишины, выжидания, трепетания счастья… на лезвии ножа — и дернулась, перевернулась, уткнувшись лицом в подушку, давясь уже слезами. Ужас, страх непонятный разорвал мой рассудок, душу.

Невнятным, на грани лихорадочного бреда, шепот: