— Я люблю тебя, — горько; скрытой мольбой сердца… спасти из ада, даже вопреки моим собственным велениям, решениям, требованиям. Просьбам.

— А я тебя, — сотрясающим небеса громом. — Очень люблю, — глаза Его заблестели от влаги. Прожевал эмоции. — До встречи.

Разворот — и пошагал прочь, не оглядываясь.

Рухнула я на колени, расселась на земле, заливаясь сдавленным, молчаливым рыданием. Кровавыми слезами. Я убила. Сегодня я убила себя… окончательно.

* * *

Но жизнь — есть жизнь. И ты обязан ей подчиняться.

Силой дотолкать себя обратно, до квартиры.

Убрать все, вымыть. Навести привычный, былой порядок. Что в доме, что в душе. И снова притворство, и снова черствость. И снова попытки терпеть и жить, как живется.

Приготовить поесть. А там уже и вечер — пора малого из детсада забирать.

* * *

— Мам, а папа сеодня плиедет? — вперил в меня свой пытливый, молящий взгляд сынишка.

— Не знаю, зай. Не знаю… — растеряно, тихим шепотом. — Одевай шапку — и пошли. Я тебе блинчиков нажарила. Сейчас супик, картошечку с рыбкой. А затем, как ты и хотел — блинчики со сгущенкой. Только папе — т-тс. Сам знаешь, как он реагирует, когда я балую тебя сладким.

— Ага, — счастливая улыбка до ушей. — Со сусенкой и валеньем!

Рассмеялась невольно:

— Вот хватка! Вот наглость! Весь… в батю… — скривилась от боли.

Шумный выдох — и прокашляться.

— Ладно, пошли… А то, может, он уже дома, а мы тут всё философствуем.

* * *

Дома. Лёня дома. На кухне — свет.

Поспешно открыть дверь подъезда — да в лифт.