Таким образом, мы убедились, что у микро- и макроэволюции есть своя специфика, что различение этих процессов оправданно, плодотворно и совершенно не требует наличия у макроэволюции каких-то особых механизмов. Но помимо объективных различий микро- и макроэволюции есть и другой вопрос — о соотношении наших знаний об этих процессах и самих способов получения этих знаний.

Как уже говорилось выше, микро- и макроэволюция начиная уже с 1920-х годов (то есть с самого начала существования в науке этих понятий) оказались в ведении разных наук. Микроэволюционные процессы изучали в первую очередь генетики, а также зоологи и ботаники. Позднее к ним присоединились микробиологи, биохимики и представители ряда других дисциплин. Все их объединяло то, что это были науки о том, что существует.

Думаю, что последняя фраза вызовет у многих читателей законный вопрос: разве можно представить себе науку, занимающуюся тем, чего не существует? Между тем такие науки есть, и о них знают даже не слишком образованные люди. Речь идет о дисциплинах, изучающих прошлое — то, что уже не существует, хотя некогда существовало. Прошлое физического мира изучает космогония, прошлое общества — история. А прошлым всего живого занимается палеонтология — и именно в ее почти исключительном ведении оказалось изучение макроэволюции. Разумеется, не потому, что генетиков или зоологов-неонтологов[224] не интересует макроэволюция, а потому, что, как мы помним, непосредственное наблюдение макроэволюционных процессов (не говоря уж об экспериментальном их исследовании) практически невозможно. Ученым остается только судить о них по оставленным ими следам — и прежде всего по ископаемым формам.

Конечно, макроэволюционные реконструкции создавались на основании не одних только палеонтологических данных. Как мы уже знаем (см. главу 13), основой для них с 1860-х годов служила «триада Геккеля» — сопоставление данных палеонтологии, сравнительной анатомии и эмбриологии. Но ни сравнительные анатомы, ни эмбриологи тоже не могли наблюдать макроэволюционные процессы непосредственно: их наблюдения и результаты экспериментов в таких случаях служили лишь основой для реконструкции эволюционных событий — точно так же, как факты, добываемые палеонтологами.

Итак, получается, что если микроэволюционные процессы мы можем — пусть хотя бы в отдельных случаях — наблюдать непосредственно и даже воспроизводить в эксперименте, то процессы макроэволюционные мы можем только реконструировать по оставленным ими следам. Это означает принципиальную разнокачественность знаний об этих явлениях. Кроме того, о микроэволюции нам известны в основном ее механизмы (а также ее траектория на коротких временных отрезках), а о макроэволюции — эволюционная история крупных групп и жизни на Земле в целом. Но как состыковать эти знания друг с другом?