Чтобы избежать такого мозаицизма, группа Миталипова применила новый метод. Ученые отредактировали мутантные сперматозоиды, а затем оплодотворили ими яйцеклетки. В этой серии экспериментов мутация отсутствовала у 72 % эмбрионов. Миталипов с коллегами обнаружил, что модифицированные эмбрионы нормально развиваются все восемь дней. Если их имплантировать в матку женщины, из них могли бы вырасти дети со здоровым сердцем.

В августе 2017 г., когда появилось сообщение об экспериментах Миталипова, мы с семьей проводили отпуск в маленькой английской деревне. Я надеялся, что смогу отдохнуть от CRISPR, заполнив свои дни лесными прогулками и экскурсиями в окрестные замки. Но однажды я зашел в местную лавочку, а там мне в глаза бросились первые страницы газет с изображениями четырехклеточных человеческих эмбрионов.

«Эти клетки помогут покончить с генетическими болезнями», – кричал заголовок[1131]. Вечером я включил телевизор в нашем коттедже и прямо сразу увидел на экране Миталипова, рассказывающего о своем эксперименте. От CRISPR не спрячешься.

__________

Исследования Миталипова, несмотря на все полученное ими внимание, не так уж и много предлагают. Родители, у которых есть аллель гипертрофической кардиомиопатии, уже используют преимплантационную диагностику, чтобы выявить эмбрионы, у которых нет этого заболевания. Система CRISPR поможет лишь преодолеть менделевское наследование, из-за которого только половина эмбрионов пригодна для имплантации и, соответственно, снижаются шансы на успешную беременность.

«Исправление генов позволит спасти мутантные эмбрионы, увеличив число тех, что доступны для имплантации, и повысив тем самым вероятность беременности», – пишут в своей статье Миталипов и его коллеги.

Благодаря тому что Миталипов значительно сузил тему исследования, этические вопросы использования CRISPR казались вполне решаемыми. Он просто хотел повысить шансы родителей на то, чтобы семья была здорова. Точно так же и другие ученые, которые планировали модификацию зародышевой линии с помощью CRISPR, просто хотели справиться с наследственными заболеваниями в утробе, а не лечить соматические клетки у уже родившегося или даже выросшего человека.

В таком узком понимании многие этические проблемы, касающиеся CRISPR, больше не приобретают вид апокалиптического кошмара, а становятся похожими на каждодневные вопросы, которые встают сейчас перед обычной медициной. Если окажется, что система CRISPR работает достаточно надежно, мы рискуем оказаться в мире, где наследственные заболевания станут тяжким бременем для тех, кто не сумеет себе позволить такую терапию. Однако стоимость лечения была проблемой для многих поколений, а недавние достижения лишь сделали неравенство более выраженным. Как только генную терапию начали предлагать в клиниках, компании стали задирать цену на такое лечение до астрономических высот. Однократное введение вируса, несущего определенный ген, могло стоить миллион долларов и даже больше. Однако никто не отреагировал на эту сумму требованием запретить генную терапию. Несправедливость кроется не в генной терапии как таковой, а в том, что одни могут ее получить, а другие – нет. Эта проблема – политическая, экономическая и организационная. Если вы переживаете, что кто-то не сможет получить CRISPR, то решение очень простое – сделайте систему CRISPR доступной для всех.