— А может, ко мне? — спросил Марфушка.
— Спасибо, Марф, — твердо сказал Мистер, — но в крестьянском деле он ни бум-бум. Конечно, местные интересанты будут обнюхивать нас, но мы все перетерпим, и они успокоятся, когда увидят нашу чистую трудовую жизнь. На твоем литере, Ник, я ставлю крест. Марфушка, вынимай из загашника четвертной в общую кассу — Нику на законный билет. Остальное я беру на себя. Прежде всего нужно матушке сочинить телеграмму, но я не умею писать складно, хотя говорить могу хоть целые сутки. Ник, бери бумагу и излагай:
«Дорогая матушка. Выезжаю самым скорым поездом с товарищем. Не могу бросить его в беде. Не беспокойся. Он обходительный. Тебе очень понравится и так далее».
— Только писать надо короче, — посоветовал Марфушка. — За телеграммы берут большие деньги.
— Но мы их не часто посылаем, — с раздражением заметил Мистер. Он встал, качнулся, чуть не задел четвертый стакан, налитый до половины спиртом.
— А это кому?
— Это твоему другу Капельке, — сказал Марфушка и засмеялся, подавая Мистеру стакан. Мистер выплеснул спирт на траву, раздавил сапогом стакан и, перешагнув через игрушечный танк, пошел к станции.
Вернулся он только через час.
— Ник, — взволнованно сказал Мистер, — поднимай Марфушку.
— Зачем?
— Надо. Началась война.
— С кем?
— С немецкими фашистами.
— Вот гады, — сказал вдруг проснувшийся Марфушка. — Не дали вольному человеку выспаться.
— Выспишься потом, — сказал Мистер. — А сейчас мы должны определиться. Я думаю так: завтра же всем идти в военкомат и проситься в одну часть.
— А возьмут?
— Должны взять.
Уехали они на рассвете дополнительным поездом в тот большой город, где сидел Капелька, и наутро станция опустела, а когда солнце высоко поднялось над садиком, там появилась девочка и вдруг заплакала, поранив себе ногу осколком стакана, раздавленного Мистером. Но вскоре девочка успокоилась. В траве она нашла игрушечный танк и, прихрамывая, принесла его в дом, где вся семья жила еще прежней жизнью только потому, что шел всего лишь второй день войны.