Я писал о той женщине, которой достойны лучшие мужчины на свете – если такие есть. О своих собратьях, увы, я был далеко не самого высокого мнения. А вот женщины… С годами пришлось признать: эти «слабые» создания были куда сильнее, мужественнее, смелее, отчаяннее нас. А уж я-то… Я точно был в самом хвосте. Мне казалось – нет, я был уверен! – что она, моя женщина, получилась живой. Мне хотелось бы, чтобы мой читатель увидел ее моими глазами – среднего роста, русоволосую, сероглазую, с прекрасным, пусть и не ярким лицом и редкими, бледными конопушками на мило вздернутом носу.

Она умела быть вызывающе яркой, приложив небольшие усилия: всего-то макияж и одежда. И она начинала сверкать как хрусталь «баккара», ее красота сбивала с ног, вызывая яростную, неприкрытую зависть у женщин и неистовый, иступленный восторг у мужчин. Но мужчина, которого она выбрала, точно знал: все это для него одного. И он задыхался от гордости за свою женщину. Она умела быть почти незаметной, блеклой, даже тусклой, неприметной в своем скромном домашнем халатике и стареньких тапочках. Такой она тоже была для него. Для него одного – единственного любимого.

Она могла и умела воевать до победного, дойти до края, пройти через стены и – смиренно уснуть, как наплакавшийся ребенок, положив голову ему на колени, смешно, по-детски причмокивая и чуть-чуть, еле-еле, почти незаметно, тревожно постанывая во сне.

Она умела быть невыносимо нежной и смущаться от пустяка, вроде букета цветов в будний день или банальной шоколадки. Могла рьяно отстаивать свое мнение, рубить правду-матку, выложить начистоту, а потом, хлопнув дверью, уйти в никуда.

Она умела стесняться. Кажется, таких людей не осталось. Она могла биться за других, за обиженных и слабых, а вот просить за себя не умела.

Ее долго и жестко испытывала беспощадная жизнь – отнимала, обманывала, лишала иллюзий, пинала в спину, дразнила и обещала. Но растереть ее, как ночного мотылька, между пальцами не удалось.

С годами она научилась отвечать, и окружающим могло показаться, что она – бой-баба. Но в душе она оставалась все той же школьницей, восьмиклассницей, все той же нежной и наивной мечтательницей, упрямо верящей в счастливую судьбу, шепчущей перед сном печальные и светлые стихи о любви, несмотря на все то, что ей пришлось испытать. Несмотря на обман и предательство, коего выпало сверх меры.

Она ни минуты не была циничной, злой, мстительной, даже в мыслях. Она умела прощать.

А каким терпением она обладала! Ангельским или дьявольским – как будет правильнее? Бесконечным и безграничным. Она была снисходительна, оправдывая несимпатичные и подлые поступки других.