Они уехали, и я остался один. Долго стоял на улице под холодным дождем и смотрел им вслед. Мне было одиноко и грустно, и, затопив печь, я уселся работать.

За окном монотонно лил дождь, но в доме было тепло и сухо. На печке стояли кастрюля с грибным супом, оставленная заботливой соседушкой, и чугунок с тушеной капустой. На пару дней едой я был обеспечен, и это облегчало проблему.

Пятнадцатого октября – я запомнил этот день – я поставил точку. Мой новый роман был закончен. Конечно, еще предстояла долгая и многоразовая вычитка-правка, но это мне казалось уже сущим пустяком. Я – выдохнул. Я снова жил.

По утрам я надевал плащ-палатку, любезно оставленную мне Мишкой, резиновые высоченные сапоги бабы Зины и наперекор погоде отправлялся гулять. Руки мерзли и костенели от злого ветра, слезились глаза и хлюпало в носу. Сапоги проваливались и чавкали в жирной и липкой грязи. А я шел по пустому, серому и мокрому полю и ощущал такую свободу и радость! Они так пьянили меня, что я пошатывался, словно только что хорошо и крепко, от души накатил. Кстати, вот этого мне совершенно точно не хотелось! И в мыслях не было. Даже для пустяка, для «сугрева»!

Поздно вечером, часов в двенадцать, я со стуком клацнул последнюю точку, громко и шумно выдохнул, откинулся на спинку стула и громко, в голос, запел.

Назавтра я начал собираться домой.

Марина

Марина

Мы с Никой расположились в ее комнате, а мама – в моей. Мама была еще очень слаба, но, конечно, пыталась помочь: хваталась то за швабру, то за кастрюли.

Я, разумеется, гнала ее в комнату, но она усаживалась на кухне, возле меня. Кажется, никогда в жизни мы не разговаривали так много. Моя скрытная мама рассказывала мне о своем детстве, о бабушке и дедушке, знать которых мне, увы, не довелось – ушли они рано, до моего рождения. О встрече с моим отцом, о его предательстве и уходе, о своей любви и прощении.

Ника ходила на работу, а по вечерам мы слышали, как она запирается в ванной и плачет. Сердце рвалось. Мы пытались ее утешать, а она сжималась в комок и, как всегда, выпускала иголки. Мама сказала, что надо оставить ее в покое – пока «само не успокоится». Я вспоминала Сережу и думала о том, как много должно пройти времени, чтобы «само успокоилось». Впрочем, и ситуации были разные – Сережа был безупречен, а вот Никин несостоявшийся муж от совершенства был весьма далек.

Геннадий вернулся из командировки, и мы поехали покупать платье – я его купить так и не успела. Я равнодушно ходила по магазину, щупала материал, небрежно разглядывала фасоны, и мой будущий муж видел, что я абсолютно спокойна и равнодушна.