Первой подает голос девчонка.

— Итак, Бетти Крокер, что у нас на ужин в этот раз? — произносит она полушепотом.

Стэнли собирается ответить, но из его натруженного рвотными спазмами горла не выдавливается ни звука. Он сглатывает слюну и пробует снова.

— Что за жуть, — говорит он, — творится у вас наверху?

Уродливая гримаса перекашивает лицо Синтии, как будто она невзначай проглотила осу. А в следующий миг ее лицо становится пустым. Внешняя безжизненность вкупе с огромным внутренним напряжением — как у гидроэлектрической дамбы под напором воды. Стэнли уже случалось видеть такие лица, в том числе у женщины-самоубийцы перед прыжком с Вильямсбургского моста и у незадачливого грабителя перед тем, как он застрелил трех человек в манхэттенской закусочной. Лица, превратившиеся в мертвые маски, ничего не выражающие, поскольку они просто не находят верного выражения для того, что давит на них изнутри. Прежде Стэнли нередко воображал себя самым одиноким человеком в этом мире, но сейчас перед ним настоящее, абсолютное одиночество — и это зрелище его реально ужасает. Стараясь дышать ровнее и не распрямляя коленей, он чуть-чуть сдвигает руку за спину, поближе к рукоятке пистолета.

— Ты что, побывал в моей комнате? — спрашивает Синтия.

Стэнли не отвечает. Он мог бы ринуться вниз, отпихнуть ее в сторону и выскочить из этого дома, прихватив по пути свою куртку и вещмешок, — но самый удобный момент уже упущен. Такое чувство, будто здание начинает сжиматься, захлопываться, как ловушка, — или же девчонка раздувается как воздушный шар, наглухо перекрывая ему путь. Какая-то часть Стэнли уже готова пустить в ход оружие. Он живо представляет себе дергающийся при выстреле ствол пистолета и мгновенное — с упругим резиновым хлопком — исчезновение Синтии.

Но пока что никакой ощутимой угрозы нет. Взгляд Синтии блуждает повсюду, кроме лица Стэнли, а на щеках вновь появляется румянец — как у школьников, возвращающихся в классы после внезапно объявленной тревоги, которая оказалась учебной. Девчонку слегка пошатывает, и, чтобы скрыть это, она переступает с ноги на ногу. Столь же шаток и переменчив тон ее речи, когда она снова начинает говорить.

— Ты, наверное, подумал… — звучит как попытка оправдаться, которая тут же сменяется нападением. — Впрочем, я ни на миг не поверю, что ты способен понять…

— Так и есть, — говорит Стэнли. — Я ничего не понимаю.

Опираясь на перила, Синтия принимает небрежно-элегантную позу в стиле Одри Хепбёрн, и эта игра в уверенность действительно придает ей уверенности в себе. Тембр голоса становится густым и светлым, как кленовый сироп, растекающийся по филигранному стеклу. При всем том речь ее звучит неубедительно.