Тристан кивает, но как-то рассеянно. Он берет кувшин и выливает остатки воды в ночной горшок, попутно омывая длинную ложку и палочку, которой мешал состав. Опорожнив кувшин, он ставит его на стол, поднимает горшок и круговыми движениями раскручивает его содержимое.

— Все это так, — говорит он, — однако к данному вопросу следует подходить с осторожностью. Нам часто — и вполне справедливо — напоминают, что мы можем познать Бога, познавая самих себя, ибо мы созданы по Его образу и подобию. Нам внушают, что по природе своей мы божественны, а не низменны. Пожалуй, это слишком сильно сказано. Тогда выходит, что даже в самых низменных проявлениях — в наших экскрементах — отражена божественная сущность.

— Все вещи происходят от Бога, — говорит Гривано. — И даже дерьмо можно облагородить посредством сублимации.

— Но стоит ли это делать?

Тристан бросает яростный взгляд на Гривано. Затем подходит к окну и быстрым, но плавным движением опорожняет ночной горшок в канал. Разжиженные фекалии с мягким шлепком вступают в контакт с водой.

— Стоит ли это облагораживать? — продолжает Тристан. — Стоит ли выходить за пределы? Когда мы так поступаем, действительно ли мы хотим познать Бога? Или мы всего лишь хотим увериться в том, что Бог таков, каким мы Его всегда представляли: идеальный дистиллят нашей низменной сущности? Допустим, мы созданы по образу и подобию Бога. А кто из нас задумывался о том, что это может означать? «Несть числа сущностям человека, — писал Парацельс. — В нем заключены ангелы и демоны, рай и ад». Возможно, и сам Бог подобен этому, сочетая в себе чистое с нечистым. Так ли уж трудно это вообразить? Бог из плоти и крови? Испражняющийся Бог?

Голос его срывается, поддавшись наплыву чувств — гнева или печали, Гривано затрудняется определить. Тристан отходит от окна навстречу своему отражению в зеркале-талисмане. Отражение постепенно разрастается, заполняя собою всю зеркальную поверхность, и в то же время комната как будто уменьшается в размерах. Гривано переступает с ноги на ногу, чтобы не потерять равновесие.

— Я хочу выяснить не то, в чем мы подобны Богу, а то, чем Бог от нас отличается, — продолжает Тристан. — Я хочу знать, по какой причине нас обманывают собственные глаза и что именно они отказываются видеть. Я уже не стремлюсь воспарить и выйти за какие-то пределы, я даже не стремлюсь к пониманию. Я всего лишь хочу замарать свои руки. Обонять. Осязать. Как ребенок, лепящий фигурки из грязи. И я верю, что ключ к этому находится здесь…

Его пальцы вскользь задевают поверхность зеркала, встречаясь со своим отражением.