Проведя слишком много времени на открытой воде, ты начал мерзнуть, и твой мочевой пузырь нуждался в опорожнении. Ты поднялся, держась одной рукой за борт, расстегнул ширинку и отогнул край памперса. Лодочник встал со своего места и предупреждающе рявкнул: «Ао!», но мигом заткнулся, когда увидел, как горячая струя, направленная тобой в море, из желтой превратилась в алую.

Он высадил тебя на Рива-дельи-Скьявони, и ты побрел в сторону двух колонн, все еще покачиваемый памятью о морских волнах. И даже сейчас, лежа под одеялами, ты снова почти наяву ощущаешь эту качку, которая ритмично подгоняет твою вялотекущую кровь.

Понюхай воздух: так и есть, ты опять обделался. Надо сменить памперс до прихода Деймона. Дело нехитрое, да и вряд ли там много дерьма, ты ведь почти ничего не ешь. До недавних пор ты очень расстраивался из-за подобных конфузов, но ко всему можно привыкнуть — или просто не брать в голову. По мере того как тобой все сильнее овладевала болезнь, ты даже стал находить своеобразное удовольствие в этой теплой увесистости, наполняющей твое исподнее. Как-никак нечто живое. По первым ощущениям даже более живое, чем ты кажешься самому себе. И всякий раз ты слегка удивлен тем фактом, что твои жалкие останки все еще способны выдавить из себя столь явные свидетельства жизнедеятельности.

Еще одна минута, и ты встанешь. Ты подойдешь к окну. Ты сделаешь два телефонных звонка. Только одна минута.

Было бы славно посетить какое-нибудь игорное заведение. Хотя, разумеется, именно там начнет свои поиски Деймон, а с тебя уже довольно сцен в казино. Ты по горло сыт игроками с их системами и подсчетом процентов. «Блэкджек — это единственная азартная игра с памятью». Эти слова сотню раз повторял тебе Уолтер Кагами — в то время сам еще юнец, тощий и черноволосый, в рубахе-гуаябере. «С каждой новой сдачей карты постепенно выходят из игры вплоть до появления подрезной карты. На этом и основана техника подсчета в блэкджеке. Понимаешь?» Но ты никогда этого по-настоящему не понимал. Это был не тот мир, в котором ты жил или хотел бы жить. И сейчас одна лишь мысль о них — приросших к карточным столам, как роботы к сборочному конвейеру, или магнетически притягиваемых к игровым автоматам своими карточками постоянных клиентов — выворачивает твой желудок. Это нельзя назвать игрой. «Азартные игры создает не само по себе наличие шансов, — говорил Уолтер, — а их предельность. Пятьдесят две карты в колоде. Шесть граней кубика. В предельности и заключена суть игры». А ты уже покончил со всеми пределами. Это полная чушь. Набор сказочек, придуманных, чтобы расслабить нас на сон грядущий.