В самую жару их занесло в какое-то горное захолустье. Они собирались до наступления холодов перебраться в Калифорнию. Но не смогли доехать даже до следующего пункта своего турне. Труппа продолжила гастроли без них. Олли устроился на радиостанцию в ближайшем городке. Благодаря совместным выступлениям с Тессой у него был хорошо поставленный голос. На радио ему доверяли читать новости и многочисленные рекламные объявления. Некоторые из них он же и сочинял. Его предшественник проходил курс лечения (чуть ли не «лечения золотом») в клинике для алкоголиков[51].

Они с Тессой перебрались из гостиницы в меблированные комнаты. Кондиционера, естественно, там не оказалось, но, к счастью, имелся балкон, затененный кроной дерева. Чтобы Тесса могла дышать свежим воздухом, Олли передвинул диван поближе к балконной двери. Отдавать Тессу в больницу он не хотел: во-первых, вопрос упирался в деньги – никакой медицинской страховки у них не было, а во-вторых, он считал, что дома, где за окном ветерок шевелил листья, ей будет уютнее. Но избежать госпитализации все же не удалось, и через две недели Тесса скончалась.

– Там она и похоронена? – спросила Нэнси. – А ты не подумал, что мы могли бы помочь тебе деньгами?

– Ответ – «нет», – сказал он. – На оба вопроса. Мне даже не приходило в голову обратиться к вам с просьбой. Я считал, что должен справиться сам. А тело кремировали, после чего я вывез прах из города. Сумел доехать до побережья. По сути, это была последняя просьба Тессы: она попросила меня ее кремировать, а прах развеять по волнам Тихого океана.

Так он, по его словам, и поступил. Ему запомнился орегонский берег с узкой полоской пляжа между океаном и автострадой, туман, утренняя прохлада, запах соленой воды, печальный рокот волн. Олли разулся, закатал брюки и вошел в воду, а за ним устремились чайки, надеясь что он бросит им корм. Но ничего, кроме Тессы, у него с собой не было.

– Тесса, – начала было Нэнси, но не договорила.

– Я начал спиваться. Вначале еще кое-как выходил на сцену, но потом надолго сделался обузой для труппы. Пришлось уйти.

Он избегал смотреть на Нэнси. Молчание стало тягостным; Олли крутил в руках пепельницу.

– А потом, наверное, понял, что жизнь продолжается, – сказала Нэнси.

Он вздохнул. С укором и облегчением.

– Ты остра на язычок, Нэнси.

Он отвез ее в гостиницу. В тряском, дребезжащем пикапе переключение передач сопровождалось диким скрежетом.

Гостиница, где она жила, не отличалась ни дороговизной, ни роскошью. У дверей не стоял швейцар, пирамиды из хищного вида цветов тоже не было видно, и тем не менее Олли сказал: