Пока Игнатьев проверял подготовку конечного этапа из института в центр, Буслаевым в этом институте активно занимались психиатры. Марина Никитична «заправляла» предпринимаемой попыткой понять природу произошедшего с «Гомером», но не один анализ крови или пункция, взятые из организма пострадавшего не дали ровным счетом ничего, что могло бы, хотя бы натолкнуть на след используемых препаратов.

Пытливый ум и опыт судмедэксперта натолкнули ее на предположение возможно растворившихся каких-то компонентов в организме пациента. Подумав, где можно раздобыть хоть, какую-то информацию, она вспомнила будни судебной экспертизы и попросила сделать соскоб к поверхности кожи, состричь волосы и ногти, и снять следы пота с его одежды.

Соскоб с поверхности кожи ничего не дал, что объяснялось очень тщательной помывкой в предыдущем заведении, где очень постарались уничтожить все следы, волосы и ногти тоже не дали ничего, а вот одежда, в которую одели Буслаева сразу после вливания в него всевозможных растворов, после чего он потел, на которой остались пятна его крови, от неаккуратного переодевания, при котором был нанесен небольшой порез, даже остатки рвотных масс — по всей видимости его стошнило в какой-то промежуток времени и это не сразу заметили, при том, что переодеть толи забыли, толи посчитали не важным, предполагая, что одежду поменяют сразу по прибытию в институт или тюрьму.

Если бы он прибыл в СИЗО так бы и было, но больной попал в центр, где все снятое, упаковали в отдельный пакет, как предписано при отравлениях на случай необходимого изучения в случае смерти соответствующими органами.

Здесь можно констатировать, что в «многая мудрости, многая печали»! Кто-то, и мы знаем кто, перехитрил сам себя. Конечно, состав отваров и средств, примененных к Буслаеву, определить точно не получилось, но части составов, основой которых была, к примеру, белладонна, оказалось возможным. Заинтересовавшись, Шерстобитова связалась со своей подругой, с которой они вместе участвовали в первом контрольном исследовании — Королиной, отец которой и оказался тем самым ученым, переводившем древние записи, и многое передавший своей дочери. Рассказанное Мариной очень заинтересовало и уже на следующий день они встретились — как раз Королина была проездом в столице.

— Ты вот, дорогая моя, скажи пожалуйста, кто это так усердно белладонну пользует… Да еще в таком количестве?… — Королине очень хотелось, чтобы труды отца использовались во благо человека, но никак не во вред, а потому беспокойство не покидало ее. Марина Никитична беспокоилась, прежде всего, о сохранности Буслаева, а как химик, увлекавшийся в свое время природой ядов, сама заинтересовалась этой темой и с этой точки зрения: