— Сидел и ждал, когда можно будет вернуться в кровать.

— Его наказали?

— У его мамы свидание.

— Это жестоко.

— Так иногда бывает.

— Зачем ты показывал ему свои шрамы?

— Чтобы он больше не делал того, что он делал.

— А что он делал?

— Прижигался.

— Из-за мамы?

— А ты как думаешь? — Костик перевернулся набок и наши лица оказались на расстоянии дыхания.

Какое-то время мы так лежали молча, глядя друг на друга сквозь утренний полумрак.

— Ты в порядке? — он натянул мне простыню на плечо.

Я прислушалась к себе, но не к пульсирующей лодыжке, и не к ноющим мышцам, а к тому, что составляло внутреннюю, нефизическую часть меня. Заглянула, тщательно проверяя каждый укромный уголок. Конечно, порядка там, как обычно не было никакого, но я с удивлением обнаружила, что всё-таки что-то прояснилось. Как бывает после срочной уборки перед приходом мамы: набитый доверху шкаф с припертыми стулом дверцами, захламленные ящики стола, пыль, вытертая только там, где ничего не стоит. То есть всё по-прежнему в беспорядке, и ты об этом прекрасно знаешь, но на первый взгляд не особо заметно и не так уж плохо выглядит.

— В целом, да. Но завтра, наверное, не встану.

— Теперь ты не будешь относиться пренебрежительно к танцорам.

— Танцоры тренированные, а я в первый раз.

— Зато это теперь на всю жизнь. Первый раз не забывается.

— Расскажи про свой первый раз.

— Ну что ты? Я танцую сколько себя помню.