«Штуковина» оказалась напольным зеркалом.

Когда всё, наконец, было позади, и оно оказалось в спальне, Маша довольно подпрыгнула:

– Та-дам! – она слегка поправила деревянную раму.

Перед озадаченной Синицыной встало её собственное отражение во весь рост: растрёпанные волосы, смущённый вид, стекляшки очков в модной оправе. В несмелых бликах свечей она увидела себя странно потерянной, словно чужой.

– Здорово, да? – не унималась Афанасьева. – Это от старого гарнитура осталось, не дала продать. Буду у себя в комнате делать ремонт, его там пристрою. Раму только перекрашу, сделаю её светлой-светлой. Представляешь?

Даша представила.

– А зачем ты его сюда припёрла?

Афанасьева, любовно поглаживавшая гладкое полированное дерево, встрепенулась:

– Как «зачем»? Гадать сейчас будем!

– На зеркалах? – Дашка боязливо поёжилась.

– Конечно…

– Так вроде же в полночь надо?..

Подруга развела руками:

– Ага, в полночь такие стучимся к мамке с папкой со свечкой: пустите в зеркало потаращится, да? Синицына, не тупи!

Та пожала плечами.

– Ерунда это всё, не верю я…

Машка хитро прищурилась, приблизив лицо к самому уху подруги:

– А на суженого-ряженого? – и заглянула в глаза, прикусив нижнюю губу, томно добавила: – А если Пашка Истомин явится? А?

И гоготнула.

– А как? Ты знаешь? – с сомнением в голосе отозвалась Синицына.