— А для чего я держу свору замов?! — замолотил Платьев по селекторным кнопкам. — Где Степанов, Краснов?!

— В командировке, — донеслось из приемной.

— Может, выступить с лоджии? — пришло в голову Платьеву.

— Да нет, они требуют спуститься в гущу, — сказал выглянувший в окно Фоминат. — Иначе грозятся перекрыть железную дорогу…

Платьев со свитой милиционеров спустился вниз. Прикрываясь от толпы ладонью, как от солнца, он дошел до первых рядов и начал отбивать поклоны:

— Спасибо, что вы нам тут пришли, попели…

— Не за что!

— А какой сегодня праздник?

— Мыкола! — рявкнул кто-то из толпы. — Да мы не петь вам сюда пришли! Отдавайте церкви! — заголосила толпа. — Мы требуем назад места для молитв!

— Хорошо, хорошо, отдадим, — поднял руки вверх Платьев.

— Ваши посулы — пустой звук!

— Не произноси ложного свидетельства!

— Но это дело не одного дня. Почему вы не пришли вчера, позавчера? Мы готовы вернуть объекты культа в любой момент… Согласно ускорению… Но что вас привело сюда именно сегодня?

— Вот! — псалмопевцы выдвинули вперед «Лишенца» в рамке под стеклом, как Неопалимую Купину. — Требуем полной реституции!

Наутро Шимингуэй разразился передовицей о бестактности «Лишенца», который растаскивает себя бесплатно по чужой территории. Ночью, накануне выхода критики, Асбесту Валериановичу привиделся сон. Ему снилось, что у подъезда «Губернской правды» собрались почитатели и в восторге от прочтения передовицы скандировали:

— Ав-то-ра! — и через секунду опять: — Ав-то-ра!

Шимингуэй проснулся в счастливом холодном поту и вышел на балкон. На дворе стыла глухая перестроечная полночь, и только вороны, обеспокоенные очередным обменом денег, каркали на чем свет стоит, пугая новым режимом.

— Кар! Кар! Кар! — и через секунду опять: — Кар! Кар! Кар!

Православной идеей «Лишенца» проникся владыка Шабада. Но благоденствие продлилось недолго. Буквально через месяц владыка проклял газету и предал анафеме поименно весь состав редакции. И главное — за что? Сам-Артур напечатал для епархии православный календарь со своим летоисчислением. Черт их с Галкой попутал сместить жизнь на день вперед! Пасха по их новому стилю начиналась в субботу и так далее. Владыка велел установить в храмах по дополнительной подставке для свечей проклятия. Смесь тяжелых парафинов, как кара, долго нависала над епархией.

Чтобы обезопасить себя в будущем от неровного отношения Церкви, Макарон предложил заслать к ней в недра своего личного апостола Воловича, которому следовало взять курс на овладение влиятельным постом.