— Кто что хочет, то и говорит. — Улыбка его стала лукавой, и, показывая на толкавшихся кругом людей, он вдруг рассмеялся козлиным смехом: — Бе-хе-хе! Все теперь говорят, а господин жандарм не слушает. Господин жандарм занят — он на посту. Ну, это я понимаю — ему полагается теперь быть на посту. А где господин примарь? А господин Ионашку? А Гица Калтабош? — Он вертел головой, словно разыскивая их по комнате, и делал знаки, приглашая и меня искать вместе с ним, потом развел руками, как бы показывая, что он очень сожалеет, но так оно и есть: жандарма действительно нет, примаря нет, и остальные важные особы, господин Ионашку и Гица Калтабош, тоже отсутствуют. — Бе-хе-хе!..

— А эти кто? — спросил я, показывая на окружающих.

— Эти? — Он снова осклабился. — Это все голодранцы. Один к одному. Те самые, которым Антонеску обещал землю в России, а теперь вы, русские, пришли к нам. Бхе-хе!.. — Он даже закашлялся от смеха по поводу столь неожиданного оборота событий и снова, без всякой как будто связи с предыдущим, повторил то, что сказал в самом начале: — Теперь у нас свобода…

Люди, одетые в «ицарь»[104] и белые рубахи, одни с непокрытой головой, другие в барашковых шапках, похожих на сахарные головы, в два ряда толпились у стойки, за которой стоял хозяин кабачка, человек с багровым лицом, — родной брат толстяка с рекламы ПЕЙТЕ ПИВО МЮЛЛЕР, висевшей тут же на стене. За стойкой шел беспорядочный, путаный разговор. Кто-то порывался сделать обзор политических событий, употребляя газетные обороты, а другой голос, настойчивый, жесткий, все время перебивал оратора:

— Ты отвечай прямо: будут делить? После той войны тоже обещали, ничего не сделали.

— Постой, постой, человече. Ты не торопись. Дай сказать по порядку. Англия и Америка заключили союз с Россией на основании…

— Какая Англия? Какая Америка? Ты отвечай прямо: будут делить?

— Политическое развитие послевоенной Румынии… — начал было политик, пытаясь вернуть разговор к общим вопросам. Ему снова не дали говорить.

— А ну-ка, замолчи! — Я увидел, как протискивается к стойке широкоплечий детина в порыжевшей от дождя и солнца военной фуражке. Он был весь красный и моргал глазами. — Все вы любите болтать впустую: будут, не будут делить… А я вас спрашиваю: кто будет делить? Бояре? Разве они такие дураки, как мы с вами?

Нетрудно было понять, о чем идет речь, и я снова обратился к старику в овчинном жилете:

— Есть у вас помещики, мошуле?

— У нас в Трифешти? — спросил он с какой-то даже обидой в голосе, как будто я заподозрил его родное село в неполноценности. — А как же! — Он начал загибать пальцы: — Господин Елефтереску — раз. Господин генерал Антониу — два. Госпожа Смаранда Андронаке — три. Потом Гица Калтабош — чем не боярин? Есть и другие: Николау, Друцу, Василиу. Есть у нас помещики, есть! — закончил он почти с гордостью.