Андронаке остался позади. Перед нами был Бухарест со своими прямыми как линейки пригородными улицами и переулками — весь занавешенный призрачной голубой дымкой, весь серо-стальной, однообразный, как будто выстроенный из одинаковых домов. У заставы стояла толпа.

Когда водитель затормозил, мы сразу же оказались в плотном окружении людей. Со всех сторон к нам бежали люди, они что-то кричали, но я ничего не слышал. Я вдруг увидел полное женское лицо с ямочками на щеках, и все остальные лица превратились для меня в пятна. Это Розика, Розика, рыжая студентка, с которой познакомил меня когда-то Неллу. Не может быть! И все-таки это она, совсем не изменившаяся, пожалуй только располнела. Ну, она и тогда не была худенькой. Пожалуй, и волосы ее потемнели, стали медно-красными.

— Розика! — крикнул я в толпу. Она растерянно оглянулась, не понимая, кто ее окликнул, и я окончательно уверился, что это она.

Розика! Розика! Вот она здесь, рыжая, добрая Розика, у которой прятался Неллу. «Она, конечно, ужасная мещаночка, — говорил он, — но я не обращаю на нее внимания…» Может быть, она знает, где Неллу? Наверное, знает. Ведь она пришла встречать Красную Армию. Она не изменилась. Ну конечно же знает…

— Товарышь, бине аць венит, товарышь![106] — Руки со сжатыми в антифашистском приветствии кулаками среди рук с цветами, с маленькими флажками. Десятки рук тянулись к нашей машине, майор и растерянный водитель кое-как отвечали на рукопожатия, остальные были заняты — они выстроились по бортам «доджа» и лихорадочно щелкали фотоаппаратами.

— Розика, где Неллу? — Я старался перекричать толпу, пока наконец она меня увидела и, по-видимому, узнала, потому что ямочки на ее щеках еще больше расширились. — Неллу в Бухаресте? — крикнул я, сложив руки в рупор.

— Да, да, Неллу здесь! — ответила Розика, силясь пробиться поближе к машине. Она что-то говорила страшно быстро, так что я едва мог разобрать отдельные слова. Ну конечно же она ни капельки не изменилась.

— Ваша старая знакомая? — спросил майор.

— Ох, Вылкован, Вылкован, — щебетала Розика. — Помнишь, я говорила всегда… помнишь? Придет Красная Армия… Я знала, я была уверена…

— Что она говорит? — спросил майор.

Я машинально перевел слова Розики.

— Это правда? Она говорила?

— Да, правда.

— Очень интересно, — сказал майор и полез в сумку за блокнотом. — Приятно, что здесь были такие люди, борцы… Как ее зовут?

— Розика, — сказал я растерянно, вспоминая ее розовый атласный капот и как она болтала, уплетая пирожные: «Немецкие солдаты выкинут красные флаги и повернут танки против Гитлера… Я жду Красную Армию, а вы разве не ждете?» Мне хотелось остановить майора, объяснить ему, что не нужно ничего записывать, тот факт, что она так говорила, еще не доказывает, что она была борцом, но я молчал и не знал, с чего начать. А майор продолжал писать, его воспаленные ночным маршем глаза блестели — он видел ликующую толпу, женщину, которая всегда верила в Красную Армию. Ну как я мог объяснить ему, кто такая Розика и что все не так просто?