На полу мальчишка лет четырех колотил огромным подсолнечником по опрокинутому горшку, между тем как другой, годом постарее, душил за горло кота, напевая какую-то песню…

(«Глава из исторического романа»)

Исполнители схватили ее за руки… Не многие глаза выдержали бы то ужасное зрелище, когда один из них с варварским зверством свернул ей два пальца, как перчатку. Звук хрустевших костей был тих…

Говори, я тебя!… — произнес воевода, которому муки слабого доставляли какое-то сладострастное наслаждение…

… это был человек… но без кожи. Кожа была с него содрана… Одни жилы синели и простирались по нем ветвями. Кровь капала с него!… На кровавом лице страшно мелькали глаза.

(«Кровавый бандурист»)

Тут особенно впечатляет это — свернул… как перчатку. И любимое слово Гоголя — тих.

Несколько лет позже Гоголю уже не было надобности сдирать с героя кожу — достаточно стало содрать шинель.

Она схватила дитя, прокусила ему горло и начала пить из него кровь. А Шепчиха… сидит и дрожит… а потом видит, что панночка к ней идет… кинулась на нее и начала глупую бабу кусать. Уже Шептун поутру вытащил оттуда свою жинку, всю искусанную и посиневшую. А на другой день и умерла глупая баба. («Вий»)

Жутко, и одновременно — гомерически смешно.

А ну, паны-браты. перевешаем всю жидобу!… В Днепр их, панове, всех потопить поганцев! Эти слова были сигналом, жидов расхватали, по руками начали швырять в волны, жалкий крик раздавался со всех сторон: но суровые запорожцы только смеялись, видя, как жидовские ноги в башмаках и чулках болтались на воздухе.

… Арендаторы-жиды были вешаны кучами, вместе с католическим духовенством.

… Избитые младенцы, обрезанные груди у женщин, содранная кожа с ног по колена у выпущенных на свободу…

Напрасно несчастные матери и молодые жены и девицы… думали спастись у алтарей: Тарас зажигал их вместе с костелом. И когда белые руки… подымались из ужасного потопа огня и дыма к небу… свирепые казаки подымали копьями с улиц плачущих младенцев и бросали их к ним в пламя…

(«Тарас Бульба», из различных редакций)