Через минуту буквально она, расстегнутая, в опавшем на плечи полушалке, ворвалась в новый дом Михаила, куда он вселился еще по осени, со стоном упала в его сильные руки, забилась:

— Не могу больше терпеть от нее! И мучиться не могу больше… Сил нету, Миша, Миша!

— Да что случилось, Сонь?! — воскликнул он тревожно, — Соня, Соня?

— А назло ей… пришла! — в беспамятстве прокричала она. — Назло! И не уйду больше отсюда.

Михаил все понял, прижал девушку к себе и, вдыхая запах ее волос, проговорил печально:

— Я знал, что ты придешь. Только… Назло-то если, так я не хочу, Соня. Не хочу я так.

Потом он осторожно стал отстранять ее от себя.

— Ты успокойся. Успокоиться тебе, Соня, надо. Ну, ступай домой и успокойся…

— Ага, надо, Миша, — кивнула девушка согласно и обессиленно, не глядя на него. Затем подняла огромные, заполненные слезами глаза, в них зажегся какой-то упрямый и жгучий свет, и она произнесла примерно те же самые слова, которые год назад сказал ей Михаил: — Пойду… Только завтра вечером я опять приду к тебе. Нам обо всем, обо всем поговорить надо. Ты… будешь ждать?

— Да как же не буду?! Как же не буду?! — воскликнул он дважды.

Она улыбнулась и вышла.

* * *

Замужество Софьи бабка Федотья еще перенесла, только свалилась замертво в своей пустой избе. На печку она взобраться не могла, всю ночь лежала с открытыми глазами на кровати, слушала доносящиеся из нового дома Михаила Афанасьева песни, глядела в темноту, по дряблым щекам ее скатывались горькие редкие капли.

На другой день Софья прибежала к ней, как обычно, в урочное время, только была она от счастья бледная, измученная и счастливая.

— Анафема… Проклинаю! — дернулась старуха на постели, схватила стоящий у кровати костыль, прижавшись спиной к стене, выставила его в сторону Софьи, как пику. — Не подходи-и… Пар у тебя ядовитый из рота пыхает.

— Да пойми ты, бабушка…

— Руки у тебя поганые… Не прикасайся ими ни к чему!

— Тогда как же теперь… Кто ухаживать за тобой будет? — растерянно спросила Софья.

— А так помру, без уходу вашего. Сгинь, чтоб духу твоего… Дышать мне при тебе тяжко.

— Ну вот что! — решительно вдруг сказала Софья, шагнула к ней, отняла костыль. — Помрешь, так и землю освободишь. А покуда живая, мучиться с тобой придется. Вставай, я вон еды тебе принесла. Умывайся иди, а я постель приберу.