И только здесь заплакал, заскулил, тихонько подвывая. Он не хотел плакать, хотел перенести горе молча, для этого и ушел из города. Но сердце давило, оно словно истекало кровью, в животе была холодная пустота, и плач нельзя было сдержать, он рвался сам собой сквозь стиснутые зубы.

Здесь его и нашел Борька Чехлов. Он неслышно подошел сзади, постоял и тихонько сказал:

— Слышь, Алеха… Не надо, а?

Алешка плакал, но слез не было. А тут, после этих Борькиных слов, они вдруг хлынули — обильные и горячие.

— Иди ты! — зло крикнул Алешка, размазывая слезы кулаком, как ребенок.

Борис помолчал, потоптался. Под его ногами похрустывали прошлогодние дудки.

— Мой-то батя тоже там ведь, — сказал он печально.

Эти слова почему-то успокоили немного Алешку. Но он все сидел не поднимая головы, часто всхлипывая.

Борька тоже присел, снял фуражку. Из-за надорванной подкладки вынул клочок газеты, стал крутить самокрутку. В тот год, прячась от школьных учителей и родителей, они начали тайно покуривать.

— А ты хочешь? — спросил Борька. — Успокаивает.

— Давай…

Руки Алешки дрожали, но он все же свернул папиросу. Борис сунул ему зажигалку.

Это была тяжелая, медная зажигалка, выточенная из плоского куска металла. Борька выменял ее на рынке у какого-то старика за ведро картошки. Зажигалка давно и сильно нравилась Алешке, и Борис это знал. Нравилась потому, что это была все-таки машина, с ее помощью можно без труда и в любое время добыть огонь. Спички же в те годы были большой редкостью.

На их улице ни у кого из мальчишек не было зажигалки, и Борькино сокровище вызывало всеобщую зависть.

Алешка открутил колпачок, большим пальцем крутнул стальное колесико. Тотчас над фитильком вырос красноватый язычок пламени.

Прикурив, он дунул на пламя. Потом снова крутнул колесико. Потушил и еще раз крутнул. Зажигалка действовала безотказно.

В другое время Борька крикнул бы: «Дурак! Бензин-то знаешь почем?!» — и отобрал бы зажигалку. Сейчас он равнодушно смотрел на Алешкино занятие.

Помедлив, Алешка протянул Борьке зажигалку.

— Возьми себе, — сказал вдруг Борька.

Алешка непонимающе поглядел на друга: такую вещь — и ему!