Посидев так несколько минут, он встал. Поднялся и Борис, сунул руку в карман, спросил:
— Драться будем? Давай. Я на этот случай одну штучку с собой захватил.
Он вынул руку из кармана и показал кастет.
— Эх ты… мыслящее существо…
Кастета Алексей не испугался, но и драться не хотел. Он испытывал лишь к Борису небывалую брезгливость да испытывал желание бросить в лицо ему что-то тяжелое и гадкое, чтобы слова сами по себе убили, раздавили его.
— С тобой не драться… Тебя, подлеца, в тюрьму надо. И сгноить там.
— А это ее дело, — усмехнулся Чехлов и кивнул на Шуру. — Только она в суд не подаст. Не посмеет.
— Нет, подаст! — почти теряя контроль над собой, выкрикнул Алексей. — Потому что… потому что и убить тебя мало!
Он резко отвернулся от Бориса, нагнулся, погладил девушку по плечу.
— Пойдем, Шура… Вставай, пойдем, — сказал он.
Девушка шевельнулась, приподняла разлохмаченную голову. Лицо ее было страшно, глаза горели ненавистью, губы искусаны, изжеваны, и она продолжала их кусать. Они — Алексей и Шура — поднимались с земли одновременно. Поднимались медленно, будто суставы срослись, разгибались с болью. И, встав, некоторое время глядели друг на друга. Алексей глядел виновато и жалостливо, а глаза девушки горели все той же ненавистью, презрением и гадливостью, будто это не Борис, а Алексей сделал с ней то, что раздавило и опустошило ее.
— Пойдем, Шура. Пойдем, — снова повторил он. — Ты для меня такая же…
— Такая же?! В суд? — Шура дышала тяжко и с хрипом. — А я ненавижу… Ненавижу тебя! Ты это понимаешь? — произнесла она шепотом. И вдруг истерично выкрикнула: — Понимаешь ты это или нет?!
И, размахнувшись, ударила Алексея сперва по одной, потом по другой щеке.
Борис все так же сидел на траве, покуривая, разглядывал тапочку и платочек. Девушка постояла немного перед Алексеем, глядя в его удивленные глаза, и, чуть не падая, отбежала к высокой сосне, схватилась за ствол и, зарыдав, осела, сползла по шершавому стволу на землю.
Алексей повернулся и побрел прочь, не разбирая дороги, натыкаясь на деревья.
Больше Шуру он не видел до самой зимы. Несколько дней она болела, не выходила на работу, а потом и вовсе уволилась с завода, поступила на такую же работу в какую-то артель.
Обо всем этом Алексею сообщил Михаил Брага.
— Что-то у вас произошло, кажется, — спросил он.
— Ничего не произошло, — угрюмо сказал Алексей