Ленин не запретил себя именовать «светочем» (уже сама практика подобных терминов доказывает их обыденность, устойчивую привычность в той среде), не воспрепятствовал превращению себя в святого, не принял определенных документов на этот счет, не потребовал от партии решительного отказа от культа как чрезвычайно опасного явления. Это ведь даже не явление — это политика.
Нет, от культа отказываться сверхопрометчиво. Культ и впредь будет самым мощным, всепробивающим политическим средством — в этом ответы на все вопросы. Культ сплачивает народ, воспитывает послушным, списывает с вождей все грехи и ошибки, возводя в сан непогрешимых. Так что речь идет не просто о человеческой слабости. Это политика, и большая политика. За ней оболванивание народа.
С Ленина эта традиция — власть берут, держат и не отдают. По существу, Ленин был самоназначенным правителем России. Никогда никаких выборов он не проводил, все это буржуазные штучки.
Генеральные секретари и вообще так называемые избранники народа лишь строго следуют примеру своего идола. Традиции захвата власти свято соблюдаются.
Утопия, насильно вращиваемая в жизнь, в плоть и дух страны…
Тот, кто забегает вперед истории, навешивает на общество дополнительные десятки миллионов трупов, обездоленность, лишения.
Историю не обманешь. Лишь одно средство позволяет преодолевать несоответствие политико-экономических условий при внедрении утопических планов — насилие.
Насилие проливает кровь, сеет нужду, но сохраняет уродство этого состояния, уродство нежизненных материальных и духовных условий фантастического бытия.
Зело ошиблись с лечением России. Просто роковым образом ошиблись. Мало того, что ошиблись, но с немыслимой поспешностью возвели себя и вожди, и партия в непогрешимых, в благодетелей, а заодно и в касту неприкасаемых, но только наоборот. Неприкасаемых — значит, имеющих особые права в этой жизни, права на все…
Генеральные секретари и партийная бюрократия — это всё дозволяющие себе и всё запрещающие всем. Они вне контроля, вне конституции, и это является характерной чертой диктаторского режима. От Ленина это гниение в культе, эта традиция диктаторской крепости и видимость народного правления.
Главный вождь смущенно улыбался и брал под козырек.
Кстати, адмиралу Колчаку был доставлен в ставку экземпляр первого советского календаря (об этом вспоминала Тимирева). Его возмущению не было предела. Надо полагать, Александр Васильевич вспомнил бы о нем на суде…
Речь перед Петросоветом (и свою брошюру тоже) Зиновьев заключил словами:
«Сейчас наш вождь лежит раненый. Несколько дней боролся он со смертью. Но он поборол смерть, он будет жить. Это символ. Наша революция одно время тоже была как будто смертельно ранена (весну и лето восемнадцатого года партия не знала, как распорядиться захваченной властью; не стихали яростные диспуты, что опять-таки доказывает авантюристичность самого переворота: только захватить власть, а что дальше — ни малейшего представления; это ли не авантюризм высшей пробы! —