В марте 1953-го опочил Сталин, в начале сентября не стало папы. Я учился на первом курсе Военно-воздушной инженерной академии имени Жуковского, в те годы почетно-привилегированного высшего учебного заведения. Дети самых знаменитых фамилий учились в ту пору на разных курсах.

Осенью я любил выйти из трамвая на Покровке и возвращаться дальше пешком — или через старинный парк (одни мачтовые сосны на целый километр), или шагать дачной улочкой к Виндавке. Раза три-четыре моим случайным попутчиком в трамвае оказывался майор П. — наш сосед, истый ценитель градусных напитков. В те годы стакан водки можно было получить в любом киоске, как стакан газировки. Стоила она сущие пустяки. Виктор Васильевич перед возвращением домой имел обыкновение причаститься в таком вот киоске — эти будки по-другому и назвать нельзя, они ничем не отличались от газетных или театральных киосков. Я пить не горазд, а в молодости особенно: и вкус отвратительный, и после гадко, и тренируюсь… Словом, не составил ему компанию, чем всякий раз повергал в искреннюю печаль. Виктор Васильевич обиженно моргал красными глазами — они у него не теряли красноты в любое время года.

Однажды (это было осенью 1954 г.) он вернулся изрядно возбужденный. Ясное дело, что он не миновал киоск на Покровке, но не одна водка привела его в светлое возбуждение. На кухне наш сосед усадил меня и поделился новостями — он не мог их держать в себе. Щеки его, что называется, пыхали румянцем, глаза глянцево блестели, а курчавые волосы были заметно встрепаны. Эти глянцево-подернутые глаза изливали и восторг, и трепетное благоговение, и даже гордость.

Клавдия Филипповна шила в своей комнате, мама недомогала — после смерти папы она часто страдала тяжелыми головными болями, которые впоследствии перешли в хронический спазм сосудов мозга. Так что мешать взволнованной речи майора Виктора Васильевича никто не мог. Правда, я очень хотел есть и поглядывал на плиту. Там стояли сковороды с жареной картошкой — наша и соседская. На столе соседей лоснилась жиром атлантическая сельдь — она ломтиками лежала на узкой тарелке. «Под сто граммов», — догадался я. На нашем столике высилась кастрюля с молоком. В молодости я. пил молоко литрами, особливо после тренировок, когда весь пересыхал от глотки до пят. И отходил до полуночи сухим жаром, аж губы трескались.

Виктор Васильевич сообщил, что только вернулся с ближней дачи Иосифа Виссарионовича в Кунцеве. Там, оказывается, организован музей, и он посетил его в числе первых. Это, очевидно, была экскурсия для «своих».