— Отойдите, — велел он и опустился перед замочной скважиной на колено. — Танкварт, нож! И стрелу с двойным наконечником!

За дверью что-то грохнуло, зазвенело разбитое стекло. Затем воцарилась тишина, и она не нравилась Ардерику, очень не нравилась.

— Кто с ней? — рявкнул он на служанку, всхлипывавшую у стены. — Что стряслось?

Девчонка только замотала головой, размазывая слёзы по щекам.

— Бригитта, не реви, — обратился к ней Верен. — Тащи лучше топор… два топора!

Глупая девчонка не двинулась с места. За её хныканьем ничего не было слышно. Ардерик рыкнул и схватился за меч — рубить проклятую дверь. Время утекало, а маркграф всё ковырялся в замке.

— Да сколько можно! — не выдержал Ардерик. — Стали бы сюда ставить замок, который можно открыть ножом!

— Его делали в моей мастерской, — отозвался Оллард, не прекращая работы. — Попробуйте отжать дверь, господа, только аккуратно.

Что-то хрустнуло — не то нож, не то механизм, но дверь наконец поддалась. Кажется, они влетели в спальню Элеоноры все вчетвером, разом протиснувшись через широкий проём.

В комнате царил страшный беспорядок. Остро пахло чем-то сладким и терпким, душистым маслом, что ли. Сквозь этот запах пробивался другой — тяжёлый, густой, с привкусом железа. По шкурам на полу расползалась густая тёмная кровь, в сумраке казавшаяся почти чёрной. Взгляд выхватил окровавленные рыжие пряди, выпавший из безжизненной руки клинок, осколок зеркала в израненной ладони, десятки таких осколков на пропитанных кровью шкурах. Невыносимо долгие мгновения картинка оставалась раздробленной. Наконец в полумраке обрисовались две фигуры: лежавшая ничком и стоявшая над ней, а ещё тёмный провал за гобеленом.

Ардерик первым метнулся к Элеоноре и оттащил от тела. Радость, облегчение, гнев, разочарование сменяли друг друга в бешеной круговерти. Шейн убит — не им, Элеонора спасена — им. Кажется. Он разжал её руку, сжимавшую осколок зеркала, и расстегнул пряжку тяжёлой накидки. Осколок был острый, длиной в пол-локтя, чуть изогнутый книзу. Грозное оружие, если знать, куда бить. Элеонора знала.

Оллард опустился около раненого, заглянул в лицо, поднёс к губам взятый наугад зеркальный осколок. Ардерику хватило одного взгляда, чтобы понять — допрашивать некого. Кровь била из-под ремня шлема, иссякая на глазах. С такими ранами не то что не говорят — не дышат.

Бледная, как мел, Элеонора, не мигая, смотрела в одну точку, пока Ардерик точными, резкими движениями расстёгивал на ней доспех. Затем её ресницы дрогнули, она подняла на Ардерика глаза и вцепилась в его руку. Губы дрогнули, но с них сорвался только судорожный, прерывистый вздох. Ещё вздох — и взгляд стал более осмысленным.