По левую руку высилась крепость. На отвесной стене отчётливо белела полоса, оставленная приливами. Полоса была ниже потолка клетки, даже ниже плечей Такко, и это внушало надежду.

Первый час они пытались освободиться — ослабить узлы, порвать и даже перегрызть верёвки. Напрасно — связали их умело, как телячьи колбасы. Теперь тело противно саднило, путы кое-где окрасились кровью, мышцы мелко дрожали.

Верен молчал. Даже не ругался, и это было хуже всего. Смотрел вдаль и только дышал тяжелее обычного — Такко чувствовал, упираясь лопатками в его широкую спину. Явно собрался помирать гордо, как воин.

Такко тоже собирался. Но воздух вдруг оказался таким… вкусным, а море таким бескрайним… Такко глазел по сторонам, вбирая взглядом каждую мелочь, и жизнь ощущалась остро, как зимой у погребального костра.

Отлив обнажил множество островков — длинных, круглых, крутых и пологих. Справа показалась песчаная коса. Несколько раз Такко чудилось, что среди островков мелькнул парус, но стоило моргнуть, и он превращался в солнечный блик.

К лучшему. Сверху слышался шорох: там неспешно таскали камни, стрелы и копья, готовясь встречать имперских гостей. А на берегу, на высоком уступе, чётко вырисовывался часовой-лучник. Вот он ненадолго пропал и снова показался — меховая туша с мазком-колчаном за плечом. Хоть бы у Кайлена хватило ума заметить его и предупредить Ардерика! Если он вообще добрался живым…

***

— В крепости вас встретят люди, с которыми торговали, праздновали, быть может, роднились. Люди одной с вами крови. Не щадите их — ведь они не пощадили бы вас!

На Ардерика смотрела сотня глаз — карих, серых, голубых. В них читались вера, решимость, в иных — тень страха и стыд. Как всегда, воины вверяли сотнику свои жизни, он вручал им свою честь.

— Мы предлагали мир, — Ардерик кивнул на Кайлена, впрочем, не встречаясь с ним взглядом. — Шейн дал понять, что хочет войны. Он её получит — во имя мира на всём Севере! Перережем его людей, как скот, который они воровали у вас! Вы лучшие воины Империи! Будьте тверды сердцем, как здешние скалы, холодны рассудком, как горные ручьи, и победа наша!

Сотня отозвалась дружными возгласами. Вот она, истинная опора: чужие шальные глаза, руки, сжимающие мечи и арбалеты, закипающий в груди азарт, предвкушение битвы. Даже тоска по Верену на миг отступила — но только на миг.

Ардерик оборвал гомон взмахом руки:

— Не зевайте. Выступаем с началом отлива.

***

Наверху раздался голос Шейна, а вскоре Такко увидел и его самого — на узкой тропке, по которой сам бы не отважился пройти, не подумав трижды. В руках Шейна была длинная палка, которой он толкнул клетку, чудом удержав равновесие.