— Все это еще, однако, в отдаленной перспективе… Гас потушил сигарету и наклонился к водителю:

— На правой стороне улицы, сразу за больницей.

— О'кей, сэр.

Казалось, они уже почти на месте. Руперт, незнакомый с этой частью города, не без любопытства поглядывал в окно такси. Его Лондон, включающий в себя «Риц», «Беркли», любимый клуб и городские особняки друзей матери, был ограничен со всех четырех сторон света четкими ориентирами — река, Шафтесбери-авеню, Риджентс-парк и «Хэрродз». За этими границами лежала неизвестная страна. Перед глазами проплывали следы разрушений, причиненных бомбежками, — воронки, опоясанные временными заборами, руины на месте бывших домов. Все имело какой-то обветшалый и обшарпанный вид. Маленькие магазинчики выплевывали свои товары на тротуары; мимо проплыли зеленная лавка, газетный киоск, комиссионный мебельный магазин, пирожковая с запотевшими от пара окнами.

Такси остановилось. Гас нагнулся, подобрал свою коробку и выбрался наружу. За ним вышел Руперт. Он полез в карман брюк за мелочью, чтобы расплатиться с таксистом, но Гас его опередил.

— Сдачи не надо.

— Спасибо большое.

— Пойдем, — сказал Гас Руперту и двинулся через тротуар. Руперт последовал за ним. Между пирожковой и маленькой бакалеей находилась узкая дверь с облупившейся темно-коричневой краской. Гас открыл ее и первый вошел в сырую, душную парадную с уходящей наверх, в темноту лестницей. Пол и лестница были покрыты линолеумом, в воздухе висел тяжелый запах гнилой капусты и кошачьей мочи. Когда дверь за ними закрылась, они оказались почти в полной темноте.

— Как я сказал, место неказистое, — произнес Гас и направился вверх по лестнице. Руперт переложил трость в ту руку, в которой нес пакет, и храбро последовал за ним, опираясь о перила и подтягивая ногу со ступеньки на ступеньку.

Открытая дверь на повороте лестницы являла взору один из источников вони — отсыревший санузел со вздувшимся линолеумом. Площадка второго этажа. Лестница тянулась выше, растворяясь в полумраке, но они остановились перед еще одной дверью.

Гас отпер ее ключом и провел Руперта в просторную гостиную с высоким потолком и двумя окнами, выходящими на улицу.

Прежде всего Руперта поразил холод. Камин имелся, но был давно не топлен, судя по накопившейся в нем горке окурков и использованных спичек. Возле каминной решетки стоял маленький электрообогреватель, но он был выключен, да и трудно было поверить, что две его секции могут как-то противостоять холоду. Обои с аляповатыми яркими цветами (Афина прозвала подобный рисунок «пчелкиным ночным кошмаром») выцвели, посерели от грязи и начали отставать в углах. Узкие и чересчур короткие занавески явно попали сюда из какой-то другой комнаты. На каминной полке черного мрамора стояла зеленая ваза с пыльным кустиком пампасной травы. Диваны и кресла, на которых кое-где виднелись тощие подушки, были обиты истертым коричневым плюшем. На столе, похожем на обеденный, валялись несвежие газеты и журналы, стояла грязная чашка с блюдцем, лежал потрепанный дипломат, из которого вывалились какие-то бумаги, по всей видимости, старые письма и счета.