— Черт! — пробурчала Джудит. Не то чтобы она так сильно жаждала послушать новости, просто телефон по-прежнему стоял в холле, а в этот холодный декабрьский вечер там гуляли ледяные сквозняки. Она отложила свое вязанье, накинула на плечи кофту и отважно направилась в холл.
— Дауэр-Хаус.
— Джудит, это Руперт. Руперт Райкрофт. Я звоню из Глостершира.
— Боже, какой приятный сюрприз! — Разговор, по-видимому, предстоит довольно продолжительный, подумала Джудит и решила, что лучше присесть на стул. — Как вы там поживаете? Как Афина?
— У нас все хорошо. Но я звоню по другому поводу. У тебя найдется несколько минут?
— Ну разумеется.
— Дело непростое, так что выслушай меня не перебивая. Она не перебивала. Он говорил — она слушала. Он ездил на день в Лондон. Видел Гаса Каллендера. Гас живет в каких-то убогих комнатах на Фулем-роуд. Они пошли пообедать в один паб, и Гас рассказал Руперту все, что с ним произошло, начиная с того момента, как он вернулся домой. Смерть родителей, судьба состояния его отца, лечение в психиатрической больнице.
— В психиатрической больнице?! — не на шутку встревожилась Джудит. — Почему он нам не сообщил? Он был просто обязан дать о себе знать! Я писала ему, но ответа так и не получила.
— Он говорил. Три письма. Но я думаю, он был не в состоянии отвечать на них.
— Теперь он здоров?
— Трудно сказать. Выглядел ужасно. Курил одну сигарету за другой.
— Что он делает в Лондоне?
— Я думаю, он просто хотел найти такое место, где мог бы остаться наедине с собой.
— Неужели ему нечем заплатить за номер в гостинице?
— Не думаю, что все настолько плохо. Но он не хотел жить в гостинице. Как я сказал, он хотел побыть один. Доказать себе, что может со всем этим справиться. Один приятель одолжил ему ключ от этой ужасной квартиры, а потом, не успев прибыть в Лондон, он сразу заболел гриппом. Может быть, поэтому он и выглядел так скверно, а квартира была так загажена.
— Он говорил о Лавди?
— Да.
— И что же? Руперт помялся.
— Он не распространялся на эту тему, но сдается мне, его душевный кризис во многом связан с ее изменой.
— О, Руперт, у меня сердце разрывается! Что мы можем сделать?