— Да, поехала. — Я замерла, готовая к любому обороту. Поскольку он молчал, я сказала, посмотрев на него: — Ты, наверное, знаешь...

— Знаю про чуму, — опередил он меня.

Я сделала глубокий вздох, пытаясь догадаться, к чему он клонит. Ему известно все, и он решил простить меня. Слишком поздно. Невысказанного прощения уже недостаточно, и страх уже не служил сдерживающим фактором. Я почувствовала уверенность в своих силах и сказала:

— Как я знаю все о тебе.

— Замечательно. — Пилат сверкнул глазами. — Давай поговорим о Голтане. Из-за него мне пришлось терпеть унижение. Благодаря Ливии твое поведение стало предметом разговоров в Риме. Мне только и остается, что отправить тебя в изгнание. И никто меня за это не осудит. Если бы этот негодяй был жив, он отнял бы тебя у меня. Я также уверен, что вы вдвоем не успокоились бы, пока не нашли бы способ выкрасть Марцеллу.

— Я не отрицаю этого, как и ты не можешь отрицать, что во время нашей супружеской жизни у тебя было бессчетное множество женщин, Титания, например. Ты думал, я не знала о ней, не знала о другом твоем ребенке, родившемся в один день с Марцеллой? Да, я знала о твоем сыне, который потом умер.

Пилат опустил голову.

— Я причинил тебе боль, и я об этом глубоко сожалею.

—Я тоже причинила тебе боль, но я не сожалею об этом. — Я слышала себя словно издалека и поражалась тону, которым говорила, и словам, которые произносила. Это так не похоже на меня.

— Понятно. Но могу ли я рассчитывать на прощение?

— А тебе не все равно после того, что произошло?

Он ответил не сразу:

— Мы оба так много потеряли. Что же, мы должны потерять Друг друга?

Я усмехнулась, вспомнив свои шестнадцать лет и молодого центуриона с голубыми глазами и обворожительной улыбкой, пришедшего к моему отцу. Я вспомнила заклинание и почти почувствовала запах ароматических масел, поднимавшихся из ванны. Какой наивной и глупой девчонкой я была! Я вспомнила обжигающие душу приступы ревности, которые отравляли молодые годы.

Пилат слегка коснулся моей щеки.

— Ты когда-то любила меня, и, наверное, очень любила. Способна ли ты снова полюбить меня? — Он дотронулся до систрума, висевшего у меня на шее. — Что бы сказала по этому поводу твоя Исида?

— Что ты едва ли годишься на роль Осириса.

— А твой мистагог? Не сказал бы он, что каждое супружество — это союз Исиды и Осириса или я — Осирис, посланный тебе богиней?

Я засмеялась. Каков хитрец! А может быть, при всей нелепости его предположения, он прав? Или Исида хочет, чтобы я собрала и сберегла оставшиеся части этого союза? На меня нахлынули воспоминания — хорошие и плохие. Перед глазами возникла картина похорон моей сестры. Я вспомнила охвативший меня ужас и унижение. Пилат, готовый пойти на все, пожертвовать всем ради достижения своих целей, остался преданным мне и ехал рядом со мной в похоронной процессии. Мы зачали Марцеллу в те тревожные времена.