Она пошатнулась и чуть не упала. Я успела поддержать ее и усадила на кушетку, а Рахиль смешала немного вина с водой.

— Посиди здесь, — сказала я, убрав спутавшиеся волосы с лица Мириам. — Тебе нужно отдохнуть.

— Нет-нет, я не могу, — ответила она, резко вскинув голову, — Я пришла только рассказать тебе, что произошло, и поблагодарить за твои старания. Я должна идти. Меня ждут Мария и Иоанна. Они находились вместе со мной у креста. Мы и Иосиф — единственные, кто... Завтра рано утром мы умастим тело благовониями и обернем полотном.

— Но гробница запечатана, и камень слишком велик. Вы его не сдвинете с места.

— Завтра я что-нибудь придумаю.

С ней бесполезно было спорить. Я накинула палу на плечи Мириам.

— Завтра будет завтра, а сейчас попробуй уснуть.

Хотя Мириам возражала, к моей радости, она погрузилась в тревожный сон. Я сидела рядом с ее кушеткой до поздней ночи, но в конце концов тоже заснула. Когда я проснулась, она уже ушла. Яркое солнце струилось через балконную дверь. Воскресное утро. Что принесет этот день?

Я решила провести как можно больше времени с Марцеллой. Мы учились писать ее имя на новой табличке и играли с ее тремя котятами.

— Расскажи мне про Ариадну, — попросила она. Ей очень нравилась эта история, как и мне когда-то.

Мы сидели на залитом солнцем балконе, с которого открывался вид на весь город. Марцелла забралась на мои колени и смотрела на меня.

— Могла бы Ариадна сплести нить для меня, мама? Могла бы она показать мне путь?

— Наверное, если ты будешь верить в нее... и держаться за нить.

В этот момент я почувствовала, что мы не одни, и оглянулась.

Стоя в дверях, за нами наблюдал Пилат. Как долго он находился там? Хотя он явно негодовал от ярости, он обратился к Марцелле тихим голосом:

— Ты извинишь маму, дорогая?

Он кивком головы показал, чтобы я шла за ним, а когда мы оказались за дверью, он схватил меня за локоть и потащил по галерее в мои покои.

— Объясни, в чем дело? — запротестовала я.

— Не поднимай шума! Рабы услышат.

Так мы оказались перед массивной дверью, инкрустированной слоновой костью и ляпис-лазурью. Пилат распахнул ее и втолкнул меня в комнату. Захлопнув ее за собой, он обрушился на меня: