И подошла к книжной полке.

— Кто же у тебя посаженым-то будет?

— Председатель, — коротко отозвалась Даце, роясь в книжках.

— А-а, — протянул Брикснис. — Ну что же, солидно получается. В новую жизнь, так сказать, сам председатель тебя введет.

Эгон с ухмылкой наблюдал за Даце и курил. Его назойливый взгляд рассердил ее, и она довольно резко спросила:

— Ты что так уставился на меня, чего не видал?

Эгон выпустил густое облако дыма и развязно отозвался:

— Ты бы красила брови и ресницы — пикантней была бы.

Даце слегка покраснела, но ответила сдержанно:

— Проживу как-нибудь и так.

Теодор вернулся с яблоками, за которыми его послала Алине, и мимоходом тронул сестру за локоть:

— Гораздо интереснее, когда у человека свое лицо.

— Ишь о чем заговорил, — насмешливо отозвался Эгон. — Хочешь нам буржуазные взгляды навязать? Что значит — свое лицо? Мы признаем только стандарт. Массовое производство. Даже в нужник, и туда полагается ходить по плану. По графику.

— Ты любишь сильные сравнения, — сказал Теодор.

— Я люблю правду! — патетично воскликнул Эгон. — Я не червь какой-нибудь, чтобы пресмыкаться.

— Я тоже люблю правду, — сказал Теодор.

— Только любить — мало, — наставительно сказал Эгон. — За правду надо бороться. А ты не успеешь пальцем шевельнуть, как тебя за шиворот схватят. Тебе музыка эта еще незнакома. Ты еще витаешь в мире иллюзий.

Теодор пожал плечами:

— Кто тебя обидел, что ты таким скептиком стал?

— Я с ними там, в академии, поцапался; наверно, уже не вернусь туда, — заявил Эгон, зажигая новую папироску.