— Я и сам мог поколотить его, — тихо сказал Теодор Даце, — не хотел из-за матери.

Но Алине услышала. Она встала, подошла к двери и бросила:

— Ну и дурень. Он тебя шпионом обозвал, а ты стоишь как теленок. Дубиной огреть надо было.

Она вышла за дверь и загремела ведрами.

Алине пролежала без сна всю ночь. Все снова и снова думала о происшедшем и никак не могла успокоиться. Чего только в жизни не бывает?.. Никогда не поверила бы, что способна выгнать единственных близких родственников. Да разве другая мать могла бы равнодушно слушать, как оскорбляют ее сына? Да еще такого хорошего сына, как Тео?

И кто? Этот забулдыга Эгон. А что, если б кто-нибудь услышал и принял это за правду?

У Алине лоб покрылся холодной испариной. Ведь шпионов засылают, об этом пишут в газетах и говорят по радио. А что, если Эгон ткнет пальцем в ее сына и скажет, что Теодор вернулся, чтобы шпионить, — как Теодор докажет, что это неправда? Ох, господи!

Голову кольнула острая боль. Алине села и дрожащими пальцами стала растирать виски. В ушах звучали злые слова Эгона: «Уж я схлопочу тебе Сибирь…»

Алине слезла с кровати, нащупала спички и зажгла свет. Оделась и, ваяв вязанье, села около теплой лежанки. Проворно забегали пальцы, время от времени, позвякивали спицы, а у Алине в голове теснились сотни противоречивых и страшных мыслей. И чем дольше она думала, тем больше боялась, как бы болтовня Эгона не навлекла на сына беду. Алине никак не хотела поверить, что сын сестры может донести на Теодора… нет, нет, этого-то он не сделает! Но спьяна он может то же выболтать и в другом месте, а слово — не воробей, его не вернешь.

А Брикснис тоже хорош, хоть и зять ей… вместо того чтобы сыну рот заткнуть, еще пригрозил. Нет, Алине не позволит чернить своего сына, да еще в собственном доме! Она не позволит, чтобы о Теодоре так думали.

Вдруг вязанье упало на колени, Алине испуганно уставилась на желтый свет лампы, горевшей на столе. А если люди поверят, что Теодора прислали шпионить… ведь люди падки на всякие слухи? Что тогда? Разве ее спросит кто-нибудь? Разве станет кто слушать мать?

Алине отложила вязанье и начала ходить по комнате, безотчетно что-то переставляя и прибирая. Ей было ясно — нельзя сидеть сложа руки в постоянном страхе и ждать, что будет. Нет, нет! Это хуже всего! И разве для того она столько перестрадала и перетерпела? Чуть все глаза не выплакала, и теперь, когда сын уже дома, потерять его?

Надо что-то делать. Неужели люди поверят, что Теодор способен на такую мерзость? Нет, конечно, нет… Они не смеют поверить! Ведь они знают, что Теодор и тогда, когда убежал, ничего плохого не сделал. Каждую свободную минутку он роется в своих книгах, пишет какие-то стихи, всегда спорит с матерью, защищает все то, что делается теперь, — совсем как Даце! Пускай того же Бейку спросят… он в партии, ему-то поверят! Теодор не Эгон Брикснис, который на колхозной работе и пальцем не шевельнул. Сын ее от других не отстает. Разве Бейка не знает, как Теодор тогда в лесу… еще малость — я остался бы под сосной. Ведь Бейка сам спас его.