Затем остолбенела.

На краю кровати лежала моя покалеченная «минолта», которую в последний раз я видела улетающей в кусты недалеко от хижины поселенцев. Я порылась в памяти. Может, я все же принесла ее и забыла об этом в состоянии шока? Черт, нет. Я увидела ее теперь – как она лежала в траве, увидела мельком, когда повернулась и побежала. У меня не было времени схватить ее. А это значит…

Он был здесь.

Этим объясняется затхлый запах.

Я промчалась по дому. Мои профессиональные камеры и ноутбук лежали на своих местах в студии, коллекция ценных старых объективов осталась нетронутой. Стереосистема и телевизор целехонькие стояли в гостиной; даже двадцатидолларовая бумажка, которую я выложила на стол, дабы проспонсировать предстоящий научный проект Бронвен, находилась там, где я ее оставила. В растерянности, сомневаясь в себе, я принялась метаться от двери к двери, от окна к окну в поисках места взлома и проникновения – но не находила ни разбитых окон, ни сломанных замков.

Вернувшись в свою комнату, я уставилась на «минолту». Вынула ее из футляра. На фильтре объектива красовалась трещина, крышечка отсутствовала. Что было странно, поскольку крышечка должна находиться внутри. Я потрясла футляр, чтобы убедиться, и оттуда вылетел квадратик бумаги.

Сделанная «полароидом» фотография.

Я прекрасно ее знала. Она была сделана мною пять лет назад, когда Бронвен было шесть, за несколько месяцев до того, как ее отец от нас ушел. Цветной снимок – она и Тони, улыбаются, безумно счастливые, в объектив, глаза светятся. Тони немедленно прибрал фотографию к рукам, сунул в бумажник, поклявшись хранить до дня своей смерти. И, судя по изгибу фотобумаги и обтрепанным уголкам, именно так он и поступил.

До дня своей смерти…

Точки начали соединяться, выстраиваясь в мозгу в цепочки понимания.

Тони имел все основания считать Клива мертвым. Он выстрелил в него, а потом помог матери сбросить его тело в запруду. Отчасти он признался Дэнни Уэйнгартену, зная, что тот никогда не проболтается. «Я сделал нечто плохое», – сказал он жестами, а на следующее утро сел в автобус и уехал навсегда. Двадцать лет он жил вдалеке, отсекая все связи с матерью и людьми, которых любил.

И тем не менее у него, видимо, оставались сомнения. А иначе почему обнаружение предполагаемых останков Клива заставило его вернуться?

Я изучала поблекшие лица на снимке: круглое, младенческое личико Бронвен и искреннюю улыбку Тони. Я всматривалась, пока изображение не начало расплываться, затем закрыла глаза и попыталась сложить все это воедино.