Люди видели, как это происходит. И не имели ничего против.

Откуда эта горечь во рту? Вчерашнее пиво?

Ханс Кристиан достал из маленького рундучка около рычага скоростей сладкую пастилку и сунул в рот.

Он уже въехал в Стокгольм и свернул на первом же указателе в Накку.

Пора браться за дело всерьез.

Позвонить Никласу, проверить Хувет. Известно место, известна дата – он не сомневался: кто-то обязательно найдется. Кто-то видел необычную очередь, кто-то, возможно, заметил, в какую сторону двинулись скотовозы. Кто-то повстречался с ними на дороге.

Он найдет эти чертовы лагеря. Оздоровительные… Ханс Кристиан уже не сомневался: Юхан никого не собирался “оздоравливать”. Он найдет эти лагеря, он запечатлеет их на пленку. Юхан уже наигрался, он ведет себя как наркоман. Пора помочь ему слезть с иглы.

Каждую ночь один и тот же кошмар. Падающие, как кегли, люди, фермер в красной флисовой куртке поверх синего комбинезона. Почему-то он, Ландон, спасаясь от выстрелов, прыгает в контейнер. Трупы хватают его за руки и молят о помощи. И среди них Рита. Лицо окровавлено, умоляющие неподвижные глаза широко открыты.

Закричал и рывком сел на раскладушке. Футболка совершенно мокрая от пота. Мучительно пожелал, чтобы опять разболелась нога, тогда мозг словно наводит резкость на больное место и все остальное кажется размытым и менее важным.

Он отвечает за все. Именно он.

Как ни крути, как ни переставляй шашки, как ни меняй расклады – он кругом виноват. Дал умереть Рите. Не смог защитить несчастных во дворе бойни. Гордился бы герой Вьетнама офицер Джексон своим потомком? Вряд ли. Впрочем, может, и гордился бы. Во Вьетнаме много чего было.

На настенных часах без четверти три. Перерыв на сон после ланча с каждым днем все длиннее. И просыпается он скорее уставшим, чем отдохнувшим. Как такое может быть? Бремминг утверждает, что если организм нуждается в отдыхе, значит, надо дать ему такую возможность.

Может быть, и надо. Но то, что Бремминг называет отдыхом, – невыносимая пытка. И с каждым днем слово “невыносимая” из фигуры речи обретает изначальный трагический смысл. Иной раз он почти терял сознание. Или даже терял – в бреду определить невозможно. Хелена, разумеется, видела, в каком он состоянии, пыталась помочь, но ее участие только усугубляло дело. В последние дни они старались по возможности избегать общения.

Ее несчастье и его вина, сплетаясь, постепенно образовали почти непреодолимую преграду. Смогут ли они когда-нибудь посмотреть друг другу в глаза, не вспоминая тот страшный день?