Смех постепенно угас. Стальберг шумно вздохнул.
– О боже… если все, что вы сказали, содержит хоть зерно…
– Не зерно.
– И как долго это происходит?
– Скотовозы? Хелена получила вызов в мае.
– А что люди говорят? Никто даже не поинтересуется, что происходит в стране?
– Конечно, кто-то, может, и интересуется. Но кампания продолжается четыре года. Вы же наверняка слышали…
– Само собой! Юхан Сверд – уважаемый глава государства.
– А толстяки… простите, тучные люди не протестуют. Они сломлены. У них уже давно нет голоса в общественном пространстве – почти все на стороне партии и ее лидера. Даже операции на детях вполне добровольны. Родители отправляют детей под нож, хотя риски известны всем. Считают, что такой риск, если и есть, все же меньше, чем опасность детского ожирения. Люди словно околдованы…
– Околдованы? Думаю, просто боятся не вписаться в тренд.
– Вы наверняка правы. Мы мало что знаем про массовое сознание. Что касается меня – я и не хотел бы знать больше.
– Чего они боятся? Что с ними что-то может случиться?
– Наверное. А возможно, друг друга. Боятся заразиться.
– Невероятно, – повторил Стальберг. Почему-то шепотом.
Молчание, нарушаемое лишь тихим, почти незаметным жужжанием компьютерного вентилятора. Головная боль не прошла, но в кои-то веки остановилась на приемлемом уровне.
– Где мы можем встретиться?
– Что?!
– Я прилечу во вторник, самое позднее – в среду утром. Какой рейс подвернется. Где мы встретимся?
– Я могу приехать за вами в Арланду, но…