После продолжительного купания и выпитого бокала ей стало значительно легче. Разумеется, джин и горячая ванна считались надежным, хоть и старомодным способом вызвать выкидыш, однако она осознала, что в ее отношении к этому есть какой-то оттенок нерешительности или малодушия. На самом деле ей просто хотелось не быть беременной: доктор Баллатер как-то ухитрился внушить ей чувство неловкости за мысли о намеренном достижении такой цели. Разговор об этом с Гермионой теперь казался невыполнимой задачей. Возможно, Гермиона охотно порекомендует кого-нибудь, но неизвестно, насколько надежным и скрытным окажется этот человек. Интересно, сколько друзей (точнее, людей, с которыми они с Эдвардом ужинали, ходили в театры и танцевали) когда-либо оказывались в таком положении? Наверняка кто-нибудь да оказывался, но беда в том, что никто из них ни разу не упоминал об этом, а тем более не обсуждал подобные темы. Как само собой разумеющееся было принято считать, что сначала рожаешь столько детей, сколько хочешь иметь, а потом пользуешься средствами предохранения и надеешься на лучшее. Ей вспомнилось несколько женщин, у которых появились так называемые «последыши», и те из них, с которыми она дружила, всегда говорили, как это чудесно и как им было легко, ведь они уже знали, что их ждет.

Если бы она выбрала карьеру, все было бы совсем по-другому. Когда она состояла в труппе, она знала, что некоторые девушки в ней беременели, но дух преданности делу был настолько силен (она помнила стертые в кровь ноги, выступления, когда танцуешь с мучительной болью в порванных мышцах, а в перерыве между репетициями лежишь в постели, потому что Дягилев не платит труппе уже третью неделю, и приходится довольствоваться пинтой молока и двумя булочками в день), что подпольные аборты воспринимались просто как еще один жизненный риск. Однако, выйдя замуж, она оставила это общество ради того, где женщины посвящали себя только детям и надзору за слугами. Жизнь – одна большая мужская западня, думала она, и секс, даже мысли о котором оказываются западней для женщин, если учесть, к чему все сводится в действительности – к долгим часам и годам мучительной, неприятной, бесконечно нудной близости, по непонятной причине не приносящей удовлетворения, – просто то, что меняют на комфорт и уверенность положения супружеской пары и на в остальных отношениях приятное времяпрепровождение… в конце концов, возьмем, к примеру, знакомых ей незамужних женщин! Ей бы ни за что не хотелось быть одной из них – тех, для кого окружающие не скупятся на снисходительную жалость! Даже если бы она продолжала танцевать, сейчас ее карьера была бы уже в прошлом – по крайней мере, ее лучшие годы. Ей вспомнилась мисс Миллимент. Никто не захотел жениться на мисс Миллимент, и она, уродливая и одинокая, прожила всю жизнь в страшной бедности, а когда дети перестанут брать у нее уроки, она будет еще беднее. Обязательно надо сделать что-нибудь для мисс Миллимент. Можно пригласить ее в Суссекс на каникулы, но это будет непросто: Эдвард недолюбливает ее, а ей придется ужинать вместе с ними, но так или иначе, она заслуживает отдых без каких-либо расходов. Надо бы поговорить с Сибил и выяснить, не сможет ли она чем-нибудь помочь. В прошлый раз, когда Вилли заговорила об этом с Эдвардом, он напомнил, что мисс Миллимент зарабатывает семь фунтов и десять шиллингов в неделю – в три раза больше, чем автобусный кондуктор, а ему, скорее всего, еще кормить семью. «А она женщина», – добавил Эдвард так, словно одно это удешевляло ее потребности в крыше над головой, еде или одежде. «Обязательно что-нибудь сделаю», – пообещала себе Вилли, чувствуя себя удачливой, виноватой и немного напуганной, как часто бывало после вылазок за границы собственной неудовлетворенности.