Однако Луиза не собиралась сдаваться.

– Твоя мама сказала, что она в тебя по уши влюблена.

– Увы, так и есть. Бедняжка Ровена. У нас был легкий флирт. Она, конечно, хорошенькая и вообще милая девушка, но, как говорит мама, не большого ума. Боюсь, мне стало бы невыносимо скучно.

– Если бы ты на ней женился?

– Если бы я на ней женился, да. – Майкл тщательно затачивал карандаш, заостряя кончик. – Когда она тебя увидела, то сразу все поняла, так что не ревнуй.

– Я вовсе не ревную! – воскликнула Луиза совершенно искренне: она действительно не ревновала – скорее была шокирована. Перед глазами возникла Ровена, сохраняющая остатки достоинства – пошлейшее, если вдуматься, унижение. Вот она садится в машину, выезжает за ворота, и тут ее прорывает…

– Милая Луиза, у тебя такой свирепый вид! И все же мама права – давно было пора объясниться. Она сказала, что сразу все поняла, как только вошла и увидела тебя. А теперь давай вернемся к нужной позе. Головку чуть вправо… нет, слишком далеко… вот, так лучше… Отлично!

Каким-то образом ему удалось ее заговорить и обаять, так что она и сама не заметила, как перестала думать о Ровене. Чем дальше, тем больше Луиза купалась в лучах одобрения, исходящих от его матери и отчима. К ней относились как к маленькому вундеркинду, как одной из них – привилегированной, одаренной, удачливой во всех возможных смыслах. Баловали, восхищались, поощряли демонстрировать свой талант. Сэр Питер разделял страсть Луизы к Шекспиру, и на этот раз ему легко удалось ее убедить сыграть лучшие роли: Виолу, Джульетту, королеву Екатерину из «Генриха Восьмого», Офелию. Он обсуждал с ней пьесы, выслушивал ее мнение со всей серьезностью и учтивым одобрением.

– Вам не кажется, что роли Екатерины и кардинала – единственные, которые написал он сам?

Почему она так считает? Потому что они были написаны ямбическим пентаметром, а все остальные, включая Генриха, нет. И так далее. Когда они по вечерам играли в шарады, всеобщее восхищение побуждало ее раскрываться и блистать. Она даже открыла в себе комедийный талант. Дома абсолютно никого не интересовало то, чем она занимается, и благодушные ожидания вскружили ей голову. К тому же складывалось впечатление, что семья общается исключительно со знаменитостями. Кажется, они знают буквально всех, притом близко – особенно Ци, как она теперь называла леди Циннию. Стоило лишь упомянуть политика, драматурга, дирижера, как тут же выяснялось, что та с ним знакома. Гостевая книга пестрела именами популярных актеров, музыкантов, писателей, художников и танцоров – в основном мужчин. Библиотечные книги содержали дарственные надписи их авторов, упражнявшихся в различной степени почтения к хозяйке, из чего Луиза заключила, что столь обожаемый всеми человек должен быть весьма незаурядной личностью.