– Как будто я возвращаюсь в школу! – воскликнул он при виде пирога с патокой.

– Ах, милый, если бы… – отозвалась его мать, и только тут Луиза поняла, что та страшно боялась за сына, что мысль о его внезапной гибели казалась ей одновременно ужасной и невозможной, ведь семья жила словно бы в меловом круге, где ни с кем ничего не случалось…

После ужина пили кофе в библиотеке. Подали шоколадные конфеты. Майкл раскусил одну и воскликнул:

– Ой, фу, марципан!

– Отдай мне, – велела мать.

Ее снова попросили исполнить партии из Джульетты и Офелии. От собственной Офелии она не выдержала – прослезилась, и зрители нашли, что так даже лучше.

Когда они поднялись наверх, Майкл очень тихо спросил:

– Можно я зайду и пожелаю тебе спокойной ночи?

Луиза кивнула.

У себя в комнате она разделась и некоторое время размышляла – стоит ли надеть сорочку Эрнестины, однако, взглянув на нее, решительно переоделась в свою старую хлопковую. Почистив зубы и расчесав волосы, она села на краешек постели и принялась ждать, все больше нервничая.

Он вошел, присел рядом, обнял ее и долго сидел так, не говоря ни слова, затем слегка отстранился.

– Ты так молода, что это меня останавливает.

Луиза выжидательно уставилась на него, внутренне не соглашаясь с этим утверждением.

– Я лишь хотел попрощаться. Завтра мы уже не сможем остаться наедине: сначала моя мама, потом твой отец. Я хочу поцеловать тебя на прощанье.

Она легонько кивнула. Он снова обнял ее и поцеловал, пытаясь раздвинуть губы языком. Ей это совсем не понравилось, но, желая ему угодить, она не стала сопротивляться.

По прошествии, как ей показалось, довольно долгого времени Майкл тихонько застонал и отпустил ее.

– Мне лучше уйти, а то я зайду слишком далеко. Спокойной ночи. Пиши. Спасибо, что скрасила мой отпуск.

Лежа в темноте, Луиза чувствовала себя абсолютно сбитой с толку. Видимо, сама идея влюбленности подразумевает некие ритуалы, которых она совершенно не понимала: в ее багаже имелись лишь смутные, обрывочные представления – большей частью полученные от матери и состоявшие в основном из того, чего не стоит говорить или делать. Единственное замечание, пришедшее сейчас на ум – «не провоцировать мужчин», – было сделано дома, на пляже, когда она сняла рубашку и несколько минут сидела на солнце в одном бюстгальтере. В тот момент Луиза ничего не поняла, лишь уловила в голосе матери враждебность – неясно даже, к ней в частности или к мужчинам в целом. Кажется, подразумевалось, что мужчины чувствуют иначе, чем женщины. Однако был во всем этом еще некий намек, куда более пугающий, хотя о чем именно речь, она толком не знала. Раз люди избегают упоминать о сексе – по крайней мере женщины, – значит, в этом наверняка есть что-то ужасное (вспомнились обрывки разговоров мамы с тетей Джессикой: основной посыл заключался в том, что человеческое тело отвратительно, и чем меньше об этом говорят, тем лучше). Наверное, когда ты влюблен, то позволяешь другому делать с собой все, что ему хочется. Сперва Луиза думала, что влюблена в Майкла, однако теперь ее обуяли сомнения, ведь ей совсем не понравился его язык во рту… Ей даже стало немного страшно, а так не должно быть, разве нет?.. Наверное, со мной что-то не так, решила она. Может, Стелла права – я просто тщеславна и люблю, когда мной восхищаются, что вовсе не имеет никакого отношения к любви? Это все я виновата… Ей стало ужасно грустно.