Мать посмотрела на прижавшихся к стене детей.

— Подите умойтесь.

— Нет, — сказал Том. — Пусть слушают. Пусть все узнают. А то как бы не проболтались.

— Да что случилось? — допытывался отец.

— Сейчас расскажу. Я пошел вчера разузнать, почему те кричали у канавы. И встретил Кэйси.

— Проповедника?

— Да. Проповедника. Только теперь он руководил забастовкой. За ним пришли, взять его.

Отец спросил:

— Кто пришел?

— Не знаю. Какие-то люди. Вроде тех, что тогда остановили нас на дороге около лагеря. С палками. — Он помолчал. — Кэйси убили при мне. Размозжили ему голову. У меня в глазах потемнело. Вырвал палку, — Рассказывая, он снова видел ночь, темноту, огни фонарей. — Я… я ударил одного.

У матери перехватило дыхание. Отец словно окаменел.

— Убил? — тихо спросила она.

— Не знаю… У меня в глазах потемнело. Норовил так, чтобы убить.

Мать спросила:

— Тебя видели?

— Не знаю. Не знаю. Должно быть, видели. Они были с фонарями.

Секунду мать молча смотрела ему в глаза.

— Па, — сказала она, — разломай ящики. Надо приготовить завтрак. Вам скоро на работу. Руфь, Уинфилд! Если кто спросит — Том заболел, слышите? А если будете болтать, его… посадят в тюрьму. Слышите?

— Да, ма.

— Джон, ты последи за ними, чтобы они ни с кем не разговаривали. — Она разожгла огонь из ящиков, в которых раньше были сложены вещи, замесила тесто, поставила на плиту кофейник. Тонкие доски горели жарко, огонь с ревом рвался в трубу.