Жилье уютное, много самодельной мебели прекрасной работы. Но Ребман не смотрит на мебель, он заворожен женщиной, которую управляющий представил ему:

– Зинаида Васильевна, моя супруга!

Писаная красавица, словно с иконы – большие темные глаза, длинные черные ресницы, красиво изогнутые брови, узкий, округлый белоснежный лоб и блестящие черные волосы с пробором, как у Мадонны. Прямо иконописный лик. Если бы художник написал с нее икону, все вокруг падали бы на колени и поклонялись изображению в молитвенном восторге.

Она поставила перед гостем стакан в серебряном подстаканнике и спросила, сколько ему сахару. Затем налила заварки из чайничка, который стоит на самоваре, но совсем немного:

– Какой крепости вы любите?

– Золото, – говорит Ребман, и она выпускает из самовара струю кипятка до тех пор, пока чай не приобретает желаемого золотого оттенка.

– Мог бы хоть словечко сказать, я бы что-нибудь к чаю принесла, – обратилась она к мужу.

– Этого совсем не нужно, – поспешил успокоить ее Ребман, – у нас в бюро всегда тоже баранки, но только не такие свежие, как эти.

А Трофим Терентьич говорит:

– Я понятия не имел, что сегодня кто-то приедет, а тем более из Швейцарии. Петр Иваныч ведь оттуда родом!

Но Мадонна, как ее уже окрестил для себя Ребман, кажется, и теперь не очень рада гостю. Она подняла глаза и, серьезно глядя на мужа, спросила:

– Ну и что?! – это должно быть значило что-то вроде: рассказал ли ты ему свою историю?

Тот утвердительно кивнул.

– Ну и что теперь будет?

Муж пожал плечами:

– Бог его знает!

Она отозвалась в том же тоне:

– Бог знает, да не скажет!

По этим немногим словам Ребман почувствовал, что перед ним женщина, которая, будучи «никем», достоинством не уступит самой царице. И еще неизвестно, кто из них больше заслуживает венца.

После долгого молчания, которого никто не нарушал, она снова заговорила: