– Так почему же вы всего этого не бросите? – как всегда сгоряча решает дело Ребман.

– Я бы бросил, если б мог, но у меня с ними десятилетний контракт, я думал, что получу место на всю жизнь. Если я нарушу договор, то должен буду заплатить штраф. В таком случае я потеряю все – только мой жилой дом принадлежит еще мне, он в контракте не учтен, так что я связан по рукам и ногам.

Прежде, когда я был один, то имел двоих рабочих – мальчик-ученик не в счет. Хорошо сработавшиеся, добросовестные люди. Машинную работу мы заказывали на стороне, совсем неподалеку. Я вам скажу, что втроем мы больше зарабатывали, и при этом было меньше отходов, чем теперь, когда нас восемнадцать. Каждый имел, что полагается, и получал от работы удовлетворение. А он все свое гнет: мол, все русские лентяи, ленивые черти, как он говорит. Это неправда, русский работает с таким же удовольствием, как и все остальные, если ему работа в радость. Но как в таких условиях можно радоваться или даже сохранять интерес, если из тебя выжимают все и работаешь на износ?

Он повернулся вполоборота к окну:

– Видите вон того человека, там, на первой скамейке, такой мелкий, бледный? У него самая высокая оплата. Знаете, сколько он получает за четырнадцать дней работы? Меньше половины того, что у меня рабочий раньше за неделю получал! А он еще должен содержать семью из семи душ! В городе, между прочим. А тут еще война, с каждым днем все дорожает, да и налоги растут.

– Из-за чего же он тех двух рабочих не оставил? – не подумав, спросил Ребман.

– Я же вам уже говорил: ни один хороший работник у меня не останется. Пока еще они научатся, а ведь это не так скоро делается: первоклассные рабочие к нам не идут, вечность уже таких здесь не видали! А как выучатся, тут же слышишь: плати больше или я ухожу! И уходят.

– Что, должны идти на фронт?

– Не должны, тут у нас есть выход – мы же работаем для армии. Нет, это мизерная оплата всех разгоняет. Тут говори сколько хочешь о «сверхурочных»: у этих господ сразу слух пропадает, как только об этом речь зайдет. Зато под дверью кричать, отчего мы так медленно производим, что все тут спят на рабочих местах, – это всегда пожалуйста! Вы бы послушали хоть раз по телефону. Тут уж лучше молчать и не перечить, все равно никакого толку. О, если бы я послушал жену! Это единственный раз, когда я ее не послушал, и буду об этом жалеть всю оставшуюся жизнь. Между прочим, могу я вас пригласить на стакан чаю? Теперь как раз время, все там снаружи тоже пьют чай. Как раз и с женой моей познакомитесь.

Когда они вышли, Ребман увидел, что перед каждым рабочим стоит стакан чаю. Но все продолжают трудиться.