– Откуда? Да скворцы со всех крыш об этом только и щебечут! Лишь вы один, кажется, остаетесь в счастливом неведении!

Тут шеф встал и хотел, по обыкновению, положить своему секретарю руку на плечо. Но тот его решительно остановил:

– На эту удочку вы меня больше не поймаете, Николай Максимович. Если вы не примете наших справедливых требований, то вы тогда – не хозяин, тогда вы… – И он употребил то самое слово, которому его научил фабричный рабочий. Не подумав, он бросил оскорбление шефу в лицо, даже не зная толком, что оно означает. На своем родном языке или по-немецки он бы так никогда не высказался, чужое слово просто сорвалось с языка. Вот именно на это и рассчитывал провокатор Иван Михайлович, бывший сотрудник охранки. Он в течение этих лет изучал Ребмана, выжидал момент и вовремя разыграл свой спектакль. И нужно отдать ему должное: разыграл очень умело, послав Ребмана к шефу в самый неподходящий момент и в самой невыгодной роли.

И тут пробка вылетела из бутылки.

– Петр Иваныч, – не выдержал шеф, – если таково ваше мнение обо мне, то я не вижу иной возможности, как только расстаться с вами. Я годами проявлял по отношению к вам терпение, проглатывая все, что вы все это время позволяли себе выливать мне на голову, злоупотребляя моей добротой и доверием к вам. Но и моему терпению пришел конец – подобного отношения к себе я больше не могу вам позволить. С симпатией к вам, а также памятуя о рекомендации Нины Федоровны, даю последнюю, на сей раз действительно самую последнюю возможность: возьмите это слово обратно и я забуду о случившемся. В противном случае наши пути разойдутся навсегда!

Но Ребман уже не может заставить себя пойти на попятный. «Что это даст? Я буду виноват – не сдержался, а шеф опять оказался на высоте!» Его больше всего возмущала мысль о том, что шефу снова удалось выйти сухим из воды, и виной тому его, Ребмана, несдержанность:

– Это ваше последнее слово, Николай Максимович?

– Самое последнее!

Ребман помедлил какое-то время. Но пауза затянулась, и ему пришлось, скрепя сердце, сказать:

– Тогда прощайте!

Он вышел, не промолвив больше ни слова. Собрал свои вещи. Подал руку Елизавете Юльевне, приказчикам в магазине, бухгалтеру и ушел из «International Trading Company», как говорится, с гордо поднятой головой.

Но не только на фирме все расстроилось: в последнее время и дома дела идут из рук вон плохо. Господин секретарь и победитель летней регаты в императорском яхт-клубе и тут начал переигрывать так, что всякий раз у него возникали трения с пасторскими детьми. Теперь он в ссоре со старшей дочерью. Она успела превратиться в барышню – красивую рослую девушку, на которую все оборачиваются, когда они выходят в театр или еще куда-нибудь. Она уже, конечно, не готова все сносить, как в те времена, когда Ребман был для всех чем-то неведомым и новым, а она – наполовину ребенком.