– А я бы стала. Напишите же! Для меня.

Ребман только головой покачал:

– Нет, о подобных вещах книги не пишут… Это было бы самонадеянной глупостью в чистом виде – выставлять себя героем подобного романа, особенно если он выйдет правдивым.

– Не нужно изображать себя «героем», просто расскажите свою историю, как мне теперь. Придется только приоткрыть еще несколько темных окошек, всем понравится.

– Но я не стану этого делать. Это было бы не литературой и вовсе не искусством.

– Но о чем же, по-вашему, до сих пор писали и пишут все остальные?

– Кого вы имеете в виду?

– Поэтов, писателей, вообще художников – от малых до самых великих. Рембрандт, Рубенс и прочие по многу раз возвращались к одной модели, Рембрандт, например, таким образом написал более ста картин?! Неужели эти картины из-за этого менее ценны?

Ребман с удивлением смотрит на собеседницу: кажется, эта девушка не лыком шита, нужно быть настороже. Он спросил:

– Вы много читаете?

– Да, чтение – моя страсть, я люблю читать и слушать чтение. Предпочитаю английскую литературу.

Ребман предусмотрительно меняет тему – не то эта барышня еще, чего доброго, устроит ему экзамен. Он вскользь замечает:

– Я был знаком с одной англичанкой, вернее, с ирландкой.

– А разве это не одно и то же?

– Судя по всему – нет. Ей очень не нравилось, когда ее принимали за англичанку, она гордилась своим происхождением, словно королевским титулом. Да и выглядела, как королева.

– Красивая?

Ребман пожал плечами:

– Одним этим словом ничего не выразить. Если бы мне пришлось описать, какой она была в действительности, мне бы пришлось изобрести новый язык, несмотря на богатство русской речи.

Плутовка смеется, чуя добычу:

– Очередной трофей из вашей охотничьей коллекции?