На помосте, окруженные наемниками со сверкающими копьями, ожидали своей участи пленные персы. Еще не оглашенный приговор был таков: половину заживо закопать, другую – изрубить мечами на глазах у всего народа.

Среди обреченных, словно предводительница посрамленного войска, стояла Дария, дочь скифского князя Сириуша. Вместе с остальными она должна была умереть позорной смертью. Погруженная в свои мысли, Дария, казалось, не замечала ничего вокруг. Щеки ее то вспыхивали, то покрывались бледностью. Тень скорби набегала на лицо, точно сердце ее останавливалось и кто-то из богов незримыми дланями медленно вычерпывал из нее жизненные соки. Но вот румянец вновь проступил на ее щеках, Дария открыла глаза и окинула взором запруженное людьми пространство.

Толпа разглядывала девушку с неприязненным любопытством, видимо, ожидая, когда ее охватит страх смерти.

Смерти Дария не боялась, но ее давно мучила нестерпимая жажда. Язык – словно в раскаленном горниле, губы присохли к зубам. Сжальтесь над нею, боги, пошлите зеваку из толпы с пригоршней воды! Но ни одна душа не шелохнется, и Дария изнемогает от жажды.

Не выдержав, она проговорила с мольбой:

– Воды! Воды!

Не так страшна смерть, как ее ожидание, особенно если человека мучает при этом страшная жажда.

Дария в упор посмотрела на Исме-Адада, но тот сделал вид, будто не расслышал ее зова.

В эту минуту к ней приблизился Набусардар и, раскрыв золотую ладанку, предложил щепоть порошку, который он всегда носил при себе для утоления жажды.

Захватив пальцами щепотку снадобья, Дария всыпала ее в рот.

– Благодарю, князь, да будет твоя жизнь долгой.

Не успела она договорить, как толпа загудела.

На Дороге Шествий, словно ожившее предание, показалась запряженная четверкой белоснежных коней с развевающимися гривами колесница триумфатора.

Народ грянул славу Валтасару, хвалу и славу своему царю. Лавину цветов обрушила толпа на колесницу, которую сопровождали всадники и пешие воины. Великий победитель сдержанным движением поднятой руки и кивками благодарил подданных. Лицо Валтасара было сурово и надменно, ибо по его понятиям только суровость и надменность ограждают достоинство истинного властелина.

Стоя под аркой, царь произнес напыщенную речь. Из нее всем сделалось понятно, что страх перед величием царя есть проявление почтительности к нему.

Весь Вавилон пришел выразить царю свои верноподданнические чувства, но среди собравшихся немало было и безучастно взиравших на торжество, тех, кто внутренне отвергал его. Слушая царя, они с ужасом думали о том, что нет надежды на избавление от Валтасара, который по-прежнему угрожал народу мечом и кровью. Горечь закрадывалась в их сердца, , иные же не на шутку скорбели о том, что Киру, царю милостивому и великодушному, так и не удалось войти в город.