Больше спасения ждать было неоткуда, надежды таяли. Последнее прощание, и впереди – дальняя, дальняя дорога.

Царь Кир отбирал в толпе женщин наложниц и рабынь для своего дворца. Особенно долго задержался его взгляд на первых двух – на Телкизе, жене Набусардара, и Нанаи, избраннице сердца Набусардара.

– Ты прекраснейшая из женщин, – ласково сказал он Телкизе, испытывая легкое волнение, – ты будешь получать от меня самые дорогие подарки.

Она презрительно посмотрела на него и негромко рассмеялась.

– Только рабыни жаждут подарков, – отозвалась Телкиза. – Но я пресыщена роскошью. Чем же может удивить меня персидский царь, когда нет такой драгоценности, которой не поднес бы мне, царь Вавилонии! К тому же, как ты ни красив, – я любила мужей еще прекраснее. Согласись, владыка мира, мне нечего ждать от тебя.

Дерзкие слова Телкизы задели Кира, но женщина заворожила его стройным станом, затянутым в зеленоватые одежды с золотыми и бирюзовыми пряжками.

– О, нет сомнения, ты хороша, как плоды пальм. И, верно, горяча в любви, как само солнце. Но когда приглядишься к тебе, то начинает казаться, что ты – тигрица, прекрасная и хищная тигрица.

– Ты угадал, – равнодушно процедила она, – меня звали тигрицей Вавилона и ненасытной женщиной, потому что не было случая, чтобы я пренебрегла любовью и наслаждением. – Она снова засмеялась, загадочно и язвительно. – Но ты слишком долго осаждал Вавилон и опоздал, за это время я пресытилась любовью и наслаждениями – и ничего не жажду более. Зиждитель людских судеб, бог Набу из Эзиды, судил мне участь Зашир-Бела. Если у тебя, хватит терпения, я расскажу тебе о нем. Зашир-Бел в царствование просвещенного Хаммурапи был первым богачом Вечного Города. Никто не мог с ним сравниться богатством, красотой, роскошью и умением наслаждаться. Никем мир так не восхищался, никому еще так сильно не завидовали люди. Но с ним произошло то же, что и со мной. Он пресытился, и ничто более не трогало его. Однажды он устроил торжество, слава о котором пережила тысячелетия. В разгар пиршества, когда гости были уже навеселе, он положил руку на свой златотканый пояс со словами: «Я познал все услады, одна лишь услада умирания и смерти неведома мне доселе», потом вытащил флакон с каким-то снадобьем и, испив его, замертво упал на украшенный гирляндами стол.

Рассказывая, Телкиза не сводила глаз с Кира. Постепенно насмешливое выражение сходило с ее лица, и когда она кончила говорить, облик ее напоминал побитое морозом оливковое Дерево. Потухшая, сломленная и обессилевшая, она подняла руку и открыла крышку массивной броши, стягивавшей на груди шелк одежды. Без дрожи в пальцах, без страха в глазах Телкиза вынула из нее крохотный пузырек цветного стекла и, зажав его в ладони, сказала: