Саврасый сильно бежал среди деревьев, сбивая снег с еловых лап, вся грива его была засыпана снегом, на котором все проступали кровавые пятна. Николаус пригибался к шее саврасого, не управляя им. Конь сам выбирал путь среди елок. Где-то недалеко, в двадцати, может, шагах тоже кто-то проскакал за деревьями, но — в обратную сторону, туда, где шла стрельба. А саврасый, словно понимая седока, уходил прочь — как вдруг остановился. Николаус приподнял голову, посмотрел. Это был завал, сразу несколько огромных елей рухнули вместе, наверное, поваленные грозой. Николаус повернул саврасого влево и поехал вдоль завала. Это хорошо, что мимо кто-то тоже проехал на лошади, значит, в лесу будет полно следов, не сразу распутаешь… Да и будет ли кто читать сию летопись? Николаус все же ударил саврасого ладонью, заставляя бежать. Надо было уйти дальше. Саврасый послушно припустился было, но тут же перешел на шаг, торной дороги тут и в помине не было, в глубоком снегу не разбежишься. Да и всюду ели преграждали путь, приходилось петлять.

А звуки выстрелов все отдалялись.

Вдруг саврасый вышел на большую поляну. Николаус придержал его, озираясь. Потом пустил вскачь. И как Николаус достиг примерно середины поляны, что-то справа хрустнуло или выстрелило, он обернулся, и тотчас по лицу полоснуло мечом, но то был меч света. Шляхтич зажмурился, снова приоткрыл глаза. Сквозь еловые маковки вырывались лучи яростного холодного русского солнца. И было оно красным. Но Николаус шире раскрыл глаза, и солнце побелело. На ресницах его стыла кровь. Лицо от удара той елки горело и саднило.

Саврасый одолел поляну и вошел в лес заголубевших сугробов, теней, ярко зазеленевших лап еловых. Лес как будто повышался, редел. Снова попалась поляна, потом другая, и впереди весело вспыхнули сосны бора на горе. Николаус поднялся туда и оглянулся. Перед ним расстилалась великая лесная заснеженная равнина. Глядя на солнце, он примерно представлял, где сейчас добивали казаков и стрельцов и уже, верно, грабили обоз… Сильно же удивятся лихие те люди, сорвав рогожи с одних саней, с других, с третьих… А здесь уже ничего не было слышно, ни криков, ни стрельбы… Но вот как будто звук выстрела и долетел. Надо уходить отсюда дальше.

Николаус смотрел направо. Туда ему и держать путь. Но как? Выезжать ли на ту дорогу? Там и столкнешься со стрельцами или казаками или черт знает с кем. Может, двигаться только ночью?

Затрещали сороки.

Николаус разглядел их, перелетающих с дерева на дерево в жемчужной солнечной снежной пыли.

Не слезая с саврасого, он ножом нарезал с сермяги полос и крепко обвязал рану поверх штанины. Рана ныла, но еще сильнее саднило разбухшее лицо, один глаз совсем заплыл. Николаус повырывал иголки из кожи. Хотел было тронуться, но решил подождать еще, дать отдых саврасому. Без него — смерть в этих снегах искрящихся. И, наверное, еще поэтому шляхтич боялся даже слезть с него, так и сидел, прижимая ноги к бокам коня и чувствуя благодатное идущее от них тепло. После горячки драки, бегства шляхтич начинал зябнуть. Хотя кафтан окровавленный и был хорош, на меху. Он запахнулся получше и перевязал кушак. Посмотрел — в гнезде у седла торчала рукоять пистоля. И другой у него был еще.